Древние цивилизации Америки: инки, майя, ацтеки. Социальное и политическое устройство империи инков Народы и провинции
Зубрицкий Юрий Александрович::: Инки-кечуа. Основные этапы истории народа
Знакомство с древнейшим периодом истории народа кечуа указывает на целый ряд проблем, которые еще ждут своего решения. Первое место среди них, несомненно, занимают проблемы общественного строя Тауантинсуйю и тех историко-этнических процессов, которые протекали в недрах этого строя. К краткому рассмотрению данных вопросов мы и переходим.
Андское нагорье изобилует долинами с благоприятными для земледелия климатическими условиями, с плодородными почвами, которые к тому же могут орошаться водой многочисленных рек и озер. Неудивительно, что именно такие долины стали пристанищем для многих бродячих индейских родовых общин. В результате роста производительных сил, о чем свидетельствуют постройки сложных ирригационных сооружений, выращивание культурных сортов кукурузы, картофеля, кинуа, приручение и разведение лам и альпака, в горной части андской области начинается процесс имущественной и общественной дифференциации, образования классов и государств на базе союзов земледельческих общин - айлью либо подчинения этих общин какой-либо внешней силой - бродячими воинственными племенами . Однако должны были пройти века, прежде чем на месте нескольких локальных объединений возникло могущественное и гигантское по размерам инкское государство - Тауантинсуйю (карта 1).
Основной хозяйственной деятельностью этой страны оставалось земледелие. Главными сельскохозяйственными культурами были кукуруза и картофель. Наряду с ними выращивались кинуа, тыква, бобы, хлопок, бананы, ананасы и многие другие культуры . Рост населения, необходимость расширения обрабатываемых площадей вызвали к жизни одно из самых замечательных проявлений индейской культуры - громадные террасы по склонам гор. Для орошения таких террас требовались дополнительные сложные ирригационные сооружения.
В некоторых областях Тауантинсуйю, в частности в Кольясуйю , значительных размеров достигло скотоводство - разведение лам и альпака в качестве вьючных животных, а также для получения мяса и шерсти. Впрочем, содержание этих животных в меньших масштабах практиковалось повсеместно. Была одомашнена одна из разновидностей уток .
В Тауантинсуйю уже имело место отделение ремесла от земледелия и скотоводства. Особенно высокого уровня достигли керамика, ткачество, красильное производство. Способность жителей Тауантинсуйю находить огромное количество цветовых оттенков, гармонично сочетать их между собой составляет целую область ремесленного искусства. Индейские ткачи умели выделывать разнообразные сорта тканей - от толстых и ворсистых, типа бархата, до легких, полупрозрачных, типа газовых.
Древнекечуанские металлурги выплавляли и обрабатывали золото, серебро, медь, олово, свинец, а также некоторые сплавы, в том числе и бронзу. Железо они знали лишь в виде гематита; железная руда не обрабатывалась. Строительная техника (постройка дворцов, крепостей, складов, мостов) достигла больших успехов. Для мореплавания помимо обычных лодок и плотов строились специальные большие плоты, обладавшие значительной грузоподъемностью- до нескольких тонн. Гончарное ремесло и керамика, унаследовавшие древнейшие традиции Чиму и Тиауанако, отличались необычным богатством форм. В задачу данной работы не входит подробное описание ремесла. Важен сам факт его наличия и его разделения на многочисленные отрасли.
Естественно, что при господстве натурального хозяйства, с одной стороны, и при наличии сильной централизованной деспотической власти, о которой мы скажем ниже,- с другой, масштабы внутренней торговли были невелики, о чем свидетельствуют отсутствие единого денежного эквивалента для всей страны и появление нескольких локальных эквивалентов. Однако внутренняя торговля, несомненно, существовала; некоторые хронисты, в частности Инка Гарсиласо, говорят о ярмарках и рынках. Мы видим, таким образом, что хозяйственная деятельность в Тауантинсуйю были весьма многообразной.
1 - территория Тауантинсуйю; 2 - границы современных государств
К моменту появления на территории страны испанских завоевателей общественное неравенство зашло далеко: оно существовало не только между отдельными индивидуумами, но и между целыми общественными группами. Эти группы различались между собой и по своему отношению к средствам производства, и по своему месту в общественной организации труда, и по той доли общественного богатства, которой они владели. Некоторые из групп, используя в качестве меры принуждения военную и административную силу, могли регулярно присваивать результаты труда других общественных групп. Общественные группы Тауантинсуйю резко различались между собой в правовом и политическом отношении. Иными словами, речь идет о наличии в «империи» инков различных классов. Следует оговориться, что определение классовой структуры инкского общества осложняется двумя обстоятельствами: во-первых, тем, что государство Тауантинсуйю сложилось в результате покорения инками многочисленных племен и ряда государственных образований Центральных Анд, причем собственно инки составили верхушку господствующего класса, и, во-вторых, тем, что в обществе инков существовали многочисленные касты, причем каждый класс включал в себя представителей различных каст, а люди одной и той же касты могли принадлежать к разным классам.
Основной ячейкой Тауантинсуйю была община. Инкское завоевание принесло с собой тяжелый гнет и эксплуатацию общин. Они теряли право собственности на землю; собственником земли становился верховный правитель, персонифицировавший собой государство. За общинниками сохранилось право лишь на получение от государства земельного участка (tupu), на котором могла с трудом прокормиться одна бездетная семья. При рождении детей этот участок несколько увеличивался. Остальные же земли общин делились на «поле Инки» и «поле Солнца»; они обрабатывались трудом общинников, но урожай с них шел в распоряжение правящей верхушки. Что касается залежей и разработок металлов, а также плантаций кокаинового куста, то они полностью экспроприировались инками-завоевателями.
Будучи включены в инкское государство, общины должны были значительную часть своих членов посылать по приказу чиновников на строительство дорог, мостов, складов, дворцов и крепостей, на работу в рудниках и на плантациях коки, наконец, в личное услужение к Верховному Инке и сановникам. Некоторые из этих категорий трудовой повинности были пожизненными. Кроме скудного питания и в некоторых случаях одежды, члены общин, несшие различные виды трудовой повинности вне общины, не получали за свой труд никакого вознаграждения. Какое-либо проявление личной свободы или личной самостоятельности у этих людей отсутствовало. Таким образом, все формы трудовой повинности могут рассматриваться как разновидности временного либо постоянного рабства.
История инкского государства показывает, что упомянутые повинности непрестанно росли и расширялись. О тяготах рабского труда сохранились поистине трагические воспоминания. В частности, ввиду отсутствия значительной тягловой силы животных был особенно тяжел труд тех, кто должен был перетаскивать огромные многотонные глыбы камня, причем часто на весьма значительные расстояния - за несколько тысяч километров. Даже Инка Гарсиласо, который тщательно пытался скрыть все теневые стороны инкской действительности, описывая события, связанные с передвижением одной из таких каменных глыб, рассказывает, что она сорвалась и «убила три или четыре тысячи индейцев». Эти трагические события оставались в памяти индейцев и в хрониках в форме воспоминания об «усталом камне», который «плакал кровью» .
Но и те общинники, которые трудились в своих общинах, подвергались весьма тяжелой эксплуатации и угнетению, которые свидетельствуют о наличии процесса превращения бывшего свободного населения в рабов. В самом деле, уровень сельскохозяйственного производства в Тауантинсуйю, несмотря на широкое развитие ирригации и применение удобрений, оставался сравнительно невысоким из-за примитивности сельскохозяйственных орудий. Высшим достижением тауантинсуйцев в этой области была так называемая «чакиталья» - обыкновенная заостренная палка с упором для ноги. Если вспомнить, что земли, обрабатываемые общиной, после ее подчинения инкам делились на три более или менее равные части и урожай двух частей экспроприировался господствующим классом, становятся очевидны чудовищные масштабы эксплуатации. Речь, видимо, может идти об изъятии не только прибавочного, но и какой-то части необходимого продукта, что является одним из главнейших признаков рабовладельческой эксплуатации. Когда человек является прямым и юридически признанным рабом своего господина, эксплуатация такого человека проявляется в области ограничения размеров его потребления, в урезывании потребляемых им материальных и духовных благ. Нечто подобное, но уже в масштабах целого государства мы видим в Тауантинсуйю. Целый ряд хронистов указывает на скудность кухни рядовых индейцев, причем запрещалось изменять ее. В частности, редко присутствовала в этой кухне мясная пища, а свежее мясо употреблялось общинниками лишь по праздникам. Прием пищи (что опять-таки было предписано и строго контролировалось властями) совершался лишь два раза в день - утром и при заходе солнца. Так же строго было лимитировано употребление одежды, украшений, мебели и т. д., резко ограничивалась личная свобода. Без разрешения властей общинник не мог выйти за пределы общины. Разумеется, общинников не клеймили, но зато в каждой местности рядовые тауантинсуйцы обязаны были иметь отличительные знаки, за неношение которых карали смертью.
Власти строго следили за тем, чтобы все общинники работали. Проявление «лени» жестоко наказывалось. Принцип «Ама кэлья» (не будь ленивым!), заимствованный от доклассового времени, получил новое содержание, был возведен в ранг государственной догмы и стал служить целям крайне жестокой эксплуатации рядовых тружеников. Не только взрослые, но и дети, начиная с 5-6 лет, обязаны были трудиться, помогая взрослым.
Даже из этого беглого описания положения общинников видно, что этот самый многочисленный в Тауантинсуйю класс эксплуатировался и угнетался. Однако наличие ряда признаков, сближавших общинников с рабами (изъятие всего прибавочного и, возможно, части необходимого продукта, резкое ограничение потребления и личной свободы, обязанность нести многочисленные неоплачиваемые трудовые повинности), еще не дает нам права считать их рабами. Общинники - это не порабощенная, а только порабощаемая часть общества, причем процесс их порабощения был далек от завершения. Прогрессивный перуанский исследователь Густаво Валькарсель называет общинников «полурабами». Этот термин, на наш взгляд, довольно точно определяет общественно-экономическое положение громадного большинства трудового и эксплуатируемого населения «империи» инков.
Но наряду с «полурабами» в инкском государстве имелись и самые настоящие рабы. Это прежде всего так называемые янакуны (или янаконы). Согласно инкской традиции первые шесть тысяч индейцев были превращены в янакунов в наказание за выступление против власти инки Тупак Юпанки. Впоследствии в янакуны стали превращать членов тех племен и жителей тех районов, которые оказывали упорное сопротивление завоевателям- инкам. Интересно отметить, что, по-видимому, согласно господствующей концепции перед лицом Верховного Инки, персонифицирующего государство, не было существенной разницы между «свободными» общинниками и рабами-янакунами. Это наше предположение подтверждается следующим фактом: во время инспекционных путешествий инкского «монарха», а также во время посещения инкского двора местными правителями стал широко практиковаться обычай «подношения» Верховному Инке искусных ремесленников, танцоров, музыкантов и просто сильных и здоровых молодых людей. «Подаренные» люди, вчерашние «свободные» общинники, становились янакунами. У нас нет данных о численности янакунов. Можно лишь догадываться о том, что их число быстро возрастало, на это, в частности, указывает то обстоятельство, что Верховные Инки стали со временем одаривать янакунами своих приближенных, сановников, военачальников, жрецов и т. д. Можно предположить, что янакунов было скорее всего в несколько раз больше, чем членов инкской знати. Если мы возьмем за отправной пункт число знатных людей, приводимое Боденом, то минимальная численность янакунов лежит между несколькими десятками тысяч и несколькими сотнями тысяч. К моменту прихода испанцев в одном только городе Кахамарка насчитывалось несколько тысяч янакунов . К ним близко стояли те общинники, которые вместе с землей оказывались «подаренными» какому-либо представителю знати. Земля этих общинников и сами они становились по существу частной собственностью знатного лица. Интересно отметить наличие специальной категории рабынь-женщин - аклакуна («избранниц»). Правда, некоторая часть аклакуна относилась к знати и предназначалась исключительно для роли жриц Солнца, а также наложниц Верховного Инки и сановников. Но подавляющая часть аклакуна была обречена на изнурительный труд от восхода до заката в качестве прядильщиц, ткачих, ковровщиц, прачек, уборщиц и т. п.
Сложное явление представляла собой особая категория населения, называвшаяся «митимае» либо «митимаккуна». В переводе на русский язык эти кечуанские слова означают «переселенцы». Часть митимае были людьми из племен и местностей, пользовавшихся особым доверием инкской знати. Этих людей вместе с семьями переселяли во вновь завоеванные места и наделяли там землей, превращая их в опору инкского господства. Такие митимае пользовались рядом привилегий по сравнению с основной массой общинников. Но были митимае и другой категории - люди из племен и местностей, недавно покоренных инками. Опасаясь выступлений против своей власти, инки разбивали покоренные племена на части и переселяли в другую местность, отстоявшую от их родины порой на тысячи километров. Иногда такому насильственному переселению подвергались целые племена. Эта вторая категория митимае не только не пользовалась никакими привилегиями, но даже имела меньше прав, чем рядовые общинники. Они жили под особо строгим надзором среди чуждого, а часто и враждебного им населения. На таких митимае особенно часто ложились тяготы принудительных работ, поборов и «раздаривания» их в качестве янакунов. Эта группа переселенцев приближалась к положению рабов.
Положение ремесленников в основных чертах совпадало с положением общинников, и мы, не останавливаясь на нем, непосредственно перейдем к краткому знакомству с отдельными категориями правящей верхушки. Низшим ее звеном были кураки , местные вожди, признавшие власть инков-завоевателей. Действия кураков, однако, контролировались инкскими наместниками. Инки проявляли много терпения и сил, дабы привлечь кураков на свою сторону и тем самым укрепить свое господство. Вот почему слой кураков был довольно многочисленным. Лишь в местностях, прилегающих непосредственно к столице, должность кураков исчезала; их заменяли представителями инкской администрации. С одной стороны, в большинстве случаев кураки были объективно заинтересованы в подчинении власти инкской деспотии, которая, используя силу своего государственного аппарата, обеспечивала им более устойчивое положение, нежели положение выборного и сменяемого вождя родовой общины или племени. С другой стороны, хотя перед отдельными кураками и членами их семей и открывалась перспектива занятия высоких постов , эта перспектива была весьма ограниченной, так как между кураками - неинками и инками лежала пропасть.
Инки, занимавшие более высокое общественное положение, нежели кураки, делились на две категории. Более низкая из них включала в себя так называемых «инков по привилегии», т. е. тех, кто как награду за свою верность собственно инкам получали право на особый прокол ушной раковины, а также право называть себя инками. К «инкам по привилегии» относились потомки тех племен кечуа, которые в свое время вступили в союз с инками долины Куско для борьбы с другими племенами (прежде всего чанками). Со временем в разряд «инков по привилегии» получили доступ некоторые вожди иных племен, перешедшие на сторону инков во время военных действий, а также лица, оказавшие Верховному Инке, инкским сановникам или инкской армии те или иные существенные услуги. Если кураки стояли обычно на низшей ступени сложной системы инкской администрации, то «инки по привилегии» занимали посты контролеров при кураках, а также другие более высокие административные, армейские и жреческие должности.
Вторая категория инков - это члены родовой городской общины Куско, инки по крови, по происхождению, считавшие себя прямыми потомками легендарного первого Инки Манко Капака и других инкских монархов. Они занимали самые высокие должности в государстве. Из них выходили сановники, высшие военачальники, наместники областей и крупных районов, амауты - мудрецы, руководители жречества и т. д.
На вершине социальной лестницы Тауантинсуйю стоял верховный правитель Сапа Инка - «Единственный Инка». В момент зарождения инкской государственности, тесно связанного с борьбой против соседних племен (главным образом племен чанков), родо-племенная организация долины Куско выступала как коллективный покоритель и коллективный повелитель покоренного населения смежных территорий. Это обстоятельство затормозило процесс имущественной и социальной дифференциации среди инков, однако одновременно на фоне равноправного коллектива господ-инков, разрывая узы военно-демократических отношений, укрепляется и становится наследственной власть единственного господина, т. е. Единственного Инки (Sapa Inka). Этот господин полностью воплощает в себе черты восточного деспота, о котором говорит Ф. Энгельс в «Анти-Дюринге» . Усиление деспотической власти Единственного Инки шло продолжительное время и закончилось сравнительно незадолго до прихода испанцев, в первой половине XV в., в годы правления энергичного Инки-реформатора Пачакутека, нанесшего сокрушительное поражение чанкам, претендовавшим, как и инки, на гегемонию в долине Куско и прилегающих районах. Последние Единственные Инки - это подлинные деспоты, обладающие неограниченной законодательной, исполнительной и юридической властью. Несмотря на огромные размеры государства, система постоянных явных и тайных надзирателей, частых инспекций (в том числе и лично самого Единственного Инки), прекрасно налаженная служба оповещения, подробный и скрупулезный ценз - все это лишало местных правителей самостоятельности и делало власть Верховного Инки всесущей и эффективной во всем Тауантинсуйю. Сапа Инка считался хозяином судьбы и имущества всех своих подданных. Распределяемые между общинами и общинниками земли рассматривались как дар верховного правителя. Считалось, что даже жену рядовой член общества получал по его милости. Единственным признаваемым официально источником права была воля Сапа Инки.
В народной драме «Апу-Ольянтай» имеются характерные слова, с которыми Инка Пачакутек обращается к Ольянтаю - правителю одной из четырех областей, когда этот вождь в наказание за собственную дерзость (желание взять в жены дочь Пачакутека) просит лишить его жизни:
Ты диктуешь мне готовое решенье?
Я один источник права!
Я один добро и слава!
Прочь, безумное творенье!
В стране, правда, имелась сила, которая могла бы ограничить власть Единственного Инки. Эта сила - многочисленное и хорошо организованное жречество. Однако история показывает, что жреческая организация всегда была на стороне монарха. Если и возникали какие-то разногласия, то они носили второстепенный характер. Так, согласно тексту драмы «Апу-Ольянтай», именно по совету Вильях Умы - верховного жреца - войска Сапа Инки громят восставший народ анти. Разногласия возникают лишь после разгрома, да и то по маловажному вопросу: что делать с пленными - предать смертной казни или не предавать . Следует указать, что Вильях Ума всегда был либо братом, либо дядей Единственного Инки . Жречество являлось не самостоятельной силой, а одной из опор власти правителя, всеми средствами способствовавшей укреплению этой власти, обожествлявшей и самую власть, и ее носителя.
Общественная структура Тауантинсуйю, деление общества на классы и касты, отношение господства и подчинения нашли свое выражение в официальной инкской идеологии, проникнутой религиозной окраской. Существование единоличного правителя - Единственного Инки - на земле должно было вести к появлению главного бога, а впоследствии и единственного бога на небесах. Слияние образа Отца-Солнца с образом Пачакамака (или Виракочи) и некоторых других могучих богов было эффективным и довольно коротким путем к единобожию, по которому шло инкское религиозное мышление. Тексты древних гимнов как нельзя лучше обнажают классовую основу нарождающегося монотеизма. Приведем отрывок одного из них:
О всемогущий Виракоча,
Определяющий: это пусть будет мужчиной, Это пусть будет женщиной.
Светлый господин Рождающегося света!
Творец!
Кто ты?
Где ты?
Я не могу тебя видеть?
В Верхнем мире,
Или в Нижнем мире,
Или рядом с миром
Находится твой трон?
Произнеси для меня хоть один звук
Из глубин небесного моря
Или земных морей,
В которых ты обитаешь,
Пачакамак,
Творец человека,
Господин!
Твои рабы К тебе
Поднимают затуманенные взоры,
Желая видеть тебя...
Отношения господства и подчинения, неравноправие между различными группами населения находили свое отражение не только в религиозных текстах, но и во многих «светских» сентенциях инкских правителей, которые приобретали характер государственных догм. Инка Рока, согласно традиции, был автором следующей сентенции: «Неправильно плебейских детей обучать наукам, которые принадлежат благородным... Достаточно, если они будут знать лишь занятие своих отцов...» Другой правитель, Инка Тупак Юпанки, любил повторять это изречение .
Показательны изречения и уже упоминавшегося нами Инки Пачакутека: «Когда подданные, военачальники, и кураки искренне подчиняются своему монарху, тогда во всей стране царит мир и спокойствие». Или: «Правители: должны внимательно относиться ко всем явлениям. И первое, что они и их подданные должны неукоснительно соблюдать и выполнять,- это законы своих монархов» .
Отношения господства и подчинения неизбежно вызывали в жизни Тауантинсуйю острые общественные противоречия и классовую борьбу, нередко выливавшуюся в восстания. Одно из таких восстаний, длившееся примерно десятилетие, описано в народной кечуанской драме «Апу-Ольянтай». Речь идет о борьбе населения одной из четырех составных частей (Антисуйю) государства инков против власти Сапа Инки. Под руководством правителя области, полководца Ольянтая, жители Антисуйю провозглашают независимость своего края и разбивают инкскую армию, посланную против них Инкой Пачакутеком. Лишь новый Инка, Тупак Юпанки, в конце концов сумел подавить восстание. В данном случае причиной волнений было, по всей видимости, противоречие между нарождавшейся инкской деспотией и традициями военной демократии. Движущей силой восстания были массы рядовых общинников, а руководящей силой - местная родо-племенная аристократия. Восставшие, судя по всему, не ставили перед собой каких-либо задач социального преобразования; их главное требование сводилось к воздержанию от участия в инкских военных походах, в результате которых львиная доля добычи попадала в руки инков, а на долю анти доставались лишь тяготы походов и смерть. Отделившись от «империи», восставшие по существу оставили нетронутым общественно-политическое устройство и провозгласили полководца Ольянтая Единственным Инком своей страны, выбрали верховного жреца и произвели назначения на другие должности, которые существовали у инков. Можно предположить, что именно быстрое нарождение «своей» местной деспотии со всеми ее атрибутами привело со временем к ослаблению морального духа восставших и предопределило в конце концов их поражение.
Несколько иной характер носило восстание в районе Тумбеса в годы правления Инки Тупак Юпанки. Здесь толчком к нему было противоречие между завоевателями - инками и покоренным местным населением. Как величайшую милость со стороны инков Гарсиласо описывает их решение умертвить не всех восставших, а только каждого десятого. Примерно такой же характер носило восстание на острове Пуна в годы правления Уайна Капака. Кара, постигшая островитян, была поистине страшной; инки изощрялись, придумывая новые казни для повстанцев. Даже Инка Гарсиласо, склонный к идеализации общества инков, пишет: «... одних бросали в море, привязав к ним тяжести, других пронзали копьями... третьих обезглавливали, четвертых четвертовали, пятых убивали их собственным оружием... шестых вешали ».
В правление того же Уайна Капака, умершего незадолго до прихода испанцев, на территории современного Эквадора произошло восстание племени каранге и некоторых других племен. Подробных сведений об этом нет. Но свидетельства хронистов о том, что Уайна Капак приказал потопить восстание «в огне и крови», что в последующих сражениях погибли «тысячи людей с обеих сторон» и что затем инки, расправляясь с повстанцами, уничтожили от 2 до 20 тыс. человек, говорят о большом размахе этого движения .
Наряду с подобными движениями, имевшими характер выступлений местных общинников и знати против инков- завоевателей, сохранились глухие упоминания и о стихийных вспышках и восстаниях, носивших чисто классовый характер. Одно из таких стихийных восстаний связано с уже упоминавшимися «усталыми камнями, плакавшими кровью». Так, в хронике Мартина де Моруа встречается упоминание о том, как общинники, занятые на перетаскивании одной из глыб, «плачущих кровью», убили руководителя работ «капитана и принца» Инку Уркона .
Страдания угнетенных вызывали сочувствие даже у некоторых прогрессивных представителей господствующего класса, вплоть до принцев. Однако эти одиночки, разумеется, не в силах были изменить существующий порядок и ликвидировать эксплуатацию человека человеком. Интересный, хотя, к сожалению, очень краткий, рассказ об одном из таких героев-одиночек далекого прошлого мы находим в хронике Фернандо де Монтесинос. Речь идет о принце Инти Капак Пируа Амару, который был объявлен наследником трона, но знать решительно выступила против него. Как пишет хронист, «случилось, однако, что этот Амару стал другом униженного люда, и тогда потребовали отца, чтобы он отнял у сына правление, и тот, хотя и с болью в сердце, сделал это» . Правда впоследствии, когда Инти Капак Пируа Амару смог опереться на реальную военную силу, столичная знать вынуждена была признать его притязания на престол. Фернандо де Монтесинос не приводит никаких деталей, которые проливали бы свет на правление Амару, и ограничивается лишь одной краткой, но многозначительной фразой: «Он был любим всеми» .
Следует сказать, что сведений о проявлении недовольства и выступлениях собственно рабов почти нет совсем.
Правда, в упоминавшейся уже Кечуанской народной драме «Ольянтай» одна из аклакуна довольно недвусмысленно отзывается о жизни в аклауаси (доме для аклакуна):
Этот дом я проклинаю,
Эту клетку ненавижу.
И хотя я всюду вижу
Радость - радости не знаю.
Страшен вид старух-весталок,
Нет печальней этой доли,
В аклас жить по доброй воле
Ни одна б из них не стала.
Воспоминаний о более эффективных выражениях недовольства, чем эти слова, не сохранилось. Не сохранилось свидетельств и о каких-либо серьезных выступлениях среди янакунов. Лишь с приходом испанцев янакуны поднялись против своих хозяев, однако это движение, видимо, было вызвано европейскими пришельцами искусственно, дабы ослабить силы инкского государственного аппарата, который продолжал функционировать и после пленения Атауальпы - последнего Единственного Инки .
Материал, приведенный выше, со всей очевидностью указывает на тот факт, что государство инков было обществом классовым и эксплуататорским. Более того, ряд хронистов и исследователей зафиксировали в нем наличие различных категорий рабов и рабского труда. Значит ли это, что перед нами сложившееся рабовладельческое общество, в котором рабовладельческий уклад победил окончательно? Ни в коем случае. Янакуны при всей их численности составляли незначительное меньшинство эксплуатируемого населения, а кроме того, они в большинстве случаев использовались в сфере личного обслуживания, а не в сфере материального производства. Если мы даже безоговорочно отнесем к рабам всех митимае второй категории вместе с аклакунами, то и в этом случае все же получится, что большую часть общественного продукта производили не рабы, а общинники - угнетенные, порабощаемые, но не порабощенные, «полурабы», но не рабы.
Однако число рабов хотя и медленно, но неуклонно растет, растет и сфера использования дарового труда «свободных» общинников на различного рода принудительных работах, т. е. увеличивается степень их порабощенности. Таким образом, общество инков - это общество, переживаемое переходный период от первобытнообщинного строя к рабовладельческому. Тот факт, что этот переход протекал уже несколько столетий вплоть до того времени, когда на территории Тауантинсуйю появились испанские конкистадоры, и, видимо, длился бы еще немало веков,- не должен вызывать недоумение. Развитие человечества идет в убыстряющемся ритме. Если с момента Великой Октябрьской социалистической революции до победы социализма в кашей стране прошли десятилетия, то с момента падения Римской империи до эпохи окончательной победы феодального уклада даже в передовых странах Европы прошло во всяком случае не меньше столетия. Неудивительно, что переход от первобытнообщинного строя к рабовладельческому там, где этот процесс протекал без какого-либо катализирующего влияния извне, мог исчисляться столетиями и даже тысячелетиями. Эти цифры переходного периода кажутся нам совсем небольшими по сравнению с десятками тысяч лет существования первобытнообщинного строя. Не сама по себе длительность переходного периода должна удивлять нас, а та устойчивость всех проявлений сферы общественных отношений, которая свойственна этому периоду.
Инкское общество не осознает себя в состоянии перехода к каким-либо иным формам устройства жизни, к какому-то иному общественно-экономическому укладу. Речь идет лишь о новых завоеваниях и о приобщении завоеванных к уже сложившимся нормам жизни. Показательно, что при сильно возросшем числе янакунов, аклакунов и митимае второй категории, при расширении сферы использования неоплаченного труда общинников на принудительных работах члены вновь покоренных племен непосредственно не обращаются в рабство, а остаются в пределах общины. Это только один из многочисленных фактов, указывающих на незавершенность процесса сложения рабовладельческого уклада в Тауантинсуйю. Крайняя замедленность этого процесса ведет к тому, что и все виды надстройки в «империи» инков предстают перед нами не как рабовладельческие (и, разумеется, не как первобытнообщинные), а именно как «переходные». Нормы первобытнообщинных обычаев, философии, искусства, религии органически сочетаются с нормами рабовладельческого права, морали, философии, политики, религии, искусства, государства. Главный моральный принцип «Ама суа! Ама льюлья! Ама кэлья!» служит одновременно и целям сохранения равенства и взаимопомощи внутри общины, и целям эксплуатации общинников и иных слоев угнетенного населения, и целям защиты нарождающегося принципа частной собственности.
Классовая борьба в обществе инков протекала совсем не так, как в развитых рабовладельческих государствах. Восстания угнетенного населения - это восстания не рабов, а «полурабов» - общинников. Рабы, может быть, и принимают в них участие, но не они определяют лицо этих классовых выступлений.
Итак, мы не можем безоговорочно отнести инкское общество в разряд рабовладельческих, ибо рабовладельческий уклад в нем находился в периоде своего становления. Мы тем более не можем отнести государство Тауантинсуйю к первобытным обществам.
Сущность общества, возникшего в Центральных Андах в первой половине нашего тысячелетия, характеризуется фактом сосуществования двух укладов и двух типов общественных отношений: первобытнообщинного и рабовладельческого. Это сосуществование настолько органично, что не может быть и речи о революционном развитии общества в тот переходный период. Развитие это чисто эволюционное. Пожалуй, без революционного взрыва и нового революционного переходного периода инкское общество не смогло бы прийти к полной победе рабовладельческого уклада.
Все эти соображения ставят вопрос о необходимости дальнейших более глубоких и более серьезных конкретных и теоретических изысканий, которые позволили бы дать всесторонний анализ и четкую характеристику общественного строя Тауантинсуйю и других древнейших государств.
G. Valcarcel. Peru: mural de un pueblo. Apuntes marxistas sobre el Peru prehispanico. Lima , 1965, p. 188-189
F. de Montesinos. Memorias antiguas historiales у politicas del Peru . Cuzco , 1957, p. 35.
Ibidem. Следует сказать, что в трудах других хронистов имя Инки Капак Пируа Амару даже не упоминается. Легко понять причину этого явления, если учесть, что большинство хронистов создавали свои труды на основе официальной инкской традиции, очищенной от «нежелательных» воспоминаний.
J. J. Vega. Op. cit., p. 61, 62.
«Не воруй, не лги, не ленись!» (кечуа).
W. Н. Prescott . History of the conquest of Peru . London , 1858, p. 111.
«Политическая экономия». М., 1954, стр. 31. Данная ссылка делается нами из тех соображений, что это в общем-то элементарное положение встречает за рубежом непонимание даже среди лиц, разделяющих принципы марксистской политэкономии.
Инка Виракоча (из хроники Помы де Айялы).
Инки говорили на языке кечуа и называли его рунасими (языком людей). Есть сведения, что в некоторых случаях инки говорили на своем особом, тайном языке, непонятном для других племен. Во всяком случае, племя инков находилось в близких родственных отношениях с другими племенами языковой группы кечуа, потому что именно эти племена занимали привилегированное положение по сравнению с другими. Они так же, как и сами инки, не платили налогов и были освобождены от принудительных работ – барщины.
В легендах упоминается более десяти правителей – сапа инков. Мифического Манко Капака сменил Синчи Рока (это имя означает – вождь, избранный для ведения войны). Затем правил Льоке Юпанки («одаренный всеми добродетелями»), потом Маита Капак, Инка Рока и Ягуар Уакак. Больше всего достоверных сведений сохранилось о последних инках, правивших перед испанским завоеванием. Виракоча правил в начале XV столетия, после него Пачакути Юпанки (1438-1471), Тупак Юпанки (1471-1493), Уайна Капак (1493-1525), Уаскар (1525-1532) и Атауальпа (1525-1533).
С времен Пачакути Юпанки (что значит «произведший переворот, реформатор») начались многочисленные завоевательные войны – очевидно, племена кечуа и инков заключили между собой союз.
Расширение границ государства инков. 1 – Пачакути (1438-1468); 2 – Пачакути и Тупак Юпанки (1468-1471); 3 – Тупак Юпанки (1471-1493); 4 – Уайна Капак (1493-1525) (по Б. Шаревской).
В конце XV и в начале XVI столетий маленькое, расположенное высоко в горах государство уже захватило огромные территории и превратилось в объединение четырех союзных стран. Название «Перу» государству инков дали испанцы. До вторжения белых пришельцев сами перуанцы называли его Тауантинсуйу, что означает – четыре объединенные области.
Эти четыре объединенные страны в начале XVI века занимали территорию, включавшую Анды и побережье Тихого океана от Колумбии на севере и до центральной части Чили на юге (теперешние Эквадор, Боливия, Перу и Чили), их границы на востоке простирались до бассейна реки Амазонки, на юго-востоке – до Аргентинской низменности, приблизительно до нынешнего города Тукуман.
На этих землях проживало более ста племен, принадлежавших к различным языковым группам. Главным из них были кечуа, аймара, мочика и пукина. Племена аймара занимали почти треть территории государства инков и обитали в его южной части, на бескрайних пространствах вокруг озера Титикака. Кечуа жили в сравнительно небольшой области возле долины Куско. В северной части океанского побережья обитали племена мочика, уже ранее создавшие здесь свой племенной союз – государство Чиму. Видимо, в районе озера Титикака жили пукина. Трудно было инкам удержать вместе этот конгломерат различных народностей, хотя и Тупак Юпанки, и Уайна Капак проделали огромную работу по объединению и укреплению государства.
Инкам так и не удалось по-настоящему укрепиться на восточных склонах Анд и подчинить себе племена, обитавшие на равнинах к востоку от этих гор. Последний сапа инка Уайна Капак встретился со значительными трудностями, пытаясь управлять огромными территориями как единым государством. Он завершил завоевание центральной части Чили и проводил немало времени в только что покоренных северных областях, подавляя восстания местных племен. Своей второй столицей он сделал Кито. Незадолго до смерти Уайна Капак разделил государство на северные и южные провинции, управление которыми он поручил двум своим сыновьям – Уаскару и Атауальпе. Перед самым прибытием испанцев в Перу в 1531 году между ними началась братоубийственная война.
Государственный строй инков
Распад первобытно-общинного строя. – Сапа инка – воплощение бога Солнца. – Семья – основная ячейка государства. – Иерархия чиновников. – Земельная собственность. – Общество, которое заботится о каждом из своих членов. – Эксплуатация покоренных племен. – Привилегии курака и инков. – Рабовладельческий строй. – Политика завоеваний. – Военная организация и оружие. – Общий язык. – Законы и наказания.
Вопрос о государственном устройстве инков является весьма неясным и запутанным. Испанские завоеватели, столкнувшись с общественным строем перуанцев и совершенно не разобравшись в нем, решили, что в стране инков господствует феодализм, как и в Испании. Перуанское государство они назвали «империей», правителя Перу – «императором», вождей – «вассалами», «феодалами», «аристократами», крестьян – «крепостными» и т. п., другими словами, придумали для перуанцев абсолютную монархию с признаками высокоразвитого феодализма.
В действительности основой перуанского общества была патриархальная родовая община, которая называлась ацлью .
В давние времена, когда у перуанцев еще не было верховного вождя, руководила всеми общественными начинаниями община. Ей принадлежала земля, которую обрабатывали все члены общины или племени. Самой общиной демократическими методами управлял совет старейшин. Таково было устройство государства инков в первый период его существования.
Со временем центральная власть стала могущественнее, но община продолжала существовать как основа всего государственного строя.
Ко времени испанского вторжения родовой строй уже начал распадаться, из патриархального рода выделилась семья, родовая община превратилась в сельскую. Стала появляться частная собственность на землю; власть и большая часть земли сконцентрировались в руках отдельных семей или родов, а тех, кто трудился на этих землях, подвергали все большей эксплуатации.
В результате этого процесса появились классы – господствующий класс и класс производителей, со всеми присущими им противоречиями.
Во главе государства Тауантинсуйу стоял сапа инка («верховный инка, единолично правящий инка»), сын Солнца, которому оказывали почести как живому воплощению Солнца Инти. Правитель опирался на инков – касту своих кровных родичей, небольшую правящую верхушку. Эти дети Солнца, «любимцы богов», занимали все высшие должности и держали в своих руках умело организованный аппарат управления государством. К этой же касте принадлежал и верховный жрец вильяк уму , как правило, брат правителя, его ближайший помощник, и все высшее жречество. В качестве живого бога Солнца сапа инка через посредство верховного жреца руководил всем многочисленным сословием жрецов. Инка командовал войсками и управлял государством, в его руках находился суд и законодательная власть. Некоторые историки утверждают, что сапа инка пользовался большим влиянием и почетом, чем папа римский и любой европейский монарх. Власть инки была неограниченной. Испанские историки писали, что нет на свете другой такой страны, где бы подданные были столь послушны и покорны своему властелину.
Ничего удивительного тут не было – об этом заботилась целая армия управляющих, надсмотрщиков, чиновников и жрецов, а полководцы с их могущественным войском подавляли любую попытку неповиновения или мятежа.
Страх перед инкой был так велик, что по одному мановению его руки любой перуанец мог безропотно броситься в пропасть, повеситься или покончить с собой каким-нибудь другим способом. Даже знатные родственники правителя являлись к нему босые, с небольшой ношей на плечах – так они выражали свою покорность.
Достаточно было властителю дать кому-нибудь в качестве символа его полномочий одну-единственную нитку из своего головного убора, чтобы тот приобрел огромную власть и почет. Такой человек и без войск внушал страх целым областям.
И все же нельзя с полной уверенностью утверждать, что сапа инка был абсолютным, неограниченным властелином, каким его изображают некоторые историки.
Великий преобразователь – инка Пачакути Юпанки (из хроники Помы де Айялы).
По сути, в инкскую эпоху андское общество со-стояло всего из двух классов: простых людей, ко-торые выполняли всю тяжелую работу и платили дань, и знати, которая всем этим пользовалась. К последней относились традиционные элиты по-коренных народов и сами инки, образовавшие тот подкласс, который в действительности и руково-дил Империей. Различия между этими двумя клас-сами в принципе были выражены очень ярко, на-столько, что знать отстаивала свое право на иное, нежели у простолюдинов, происхождение. Инки, к примеру, провозглашали себя потомками Солн-ца, а касиков считали потомками утренней звезды. Те из касиков, что стояли во главе всего одного рода, были, вероятно, по своему образу жизни и даже по статусу ближе к простым людям, чем к инкской аристократии. С другой стороны, за на-родами региона Куско, давнишними союзниками инков, был признан статус «инков внешнего мира» (ауа инка), вследствие чего они пользовались при-вилегиями, коих не было у покоренных племен. Большую часть низшего административного пер-сонала Инки набирали среди своих соплеменни-ков. С точки зрения политического устройства, Тауаншинсуйу представлял собой пусть и не одно-родный и цельный аппарат власти, но гибкую ад-министративную структуру, приспособленную к самым различным местным ситуациям. Молние-носная экспансия империи породила персональ-ные альянсы между правящим Инкой и местными вождями — и на них и держалась. Эти личные от-ношения поддерживались за счет обмена подар-ками, публичных празднований и установления родственных связей. Как следствие, Инка правит по большей части со стороны, через элиты поко-ренных народов, ввиду чего Тауантинсуйу, вероят-но, являлось одной из наименее бюрократических империй прошлого.
Айлью, базовая общественная и территориальная единица
В древнем Перу человек прежде всего опреде-лялся по его принадлежности к тому или иному роду, айлью. Айлью состоял из всего множества потомков предка-родоначальника, мумифици-рованное тело которого тщательно хранили, а память регулярно почитали. Этот прароди-тель, как считалось, получил в пользование не-кий надел земли, как правило, благодаря военным подвигам. Он оставался его собственником и по-сле своей смерти, но передавал право пользова-ния землей потомкам. Вступив во владение этой территорией, последние больше не зависели от того рода, в котором родился их предок, больше к этому роду не принадлежали, но создавали соб-ственный айлью. Величина рода разнилась; самые крупные могли включать в себя сотни крестьян-ских подворий. Термин айлью обозначал в первую очередь оружие — лассо с шарами, состоявшее из веревок, к концам которых были привязаны кам-ни. Брошенное издалека, айлью спутывало ноги врага, и, упавшего, его добивали ударами палиц. Таким образом, через эту метафору род опреде-лялся как некое боевое сообщество. Инки и сами объединялись в айлью, рода, каждый из ко-торых происходил от основателя того или иного земельного надела. Все эти исторические предки-родоначальники, коими были инкские правите-ли, в свою очередь, происходили от пары общих для всех жителей Куско предков, Манко Капака и Мамы Окльо.
Каждый род имел определенную экономи-ческую специализацию. В сьерре одни айлью эксплуатировали область пуны, тогда как другие занимались ирригационным земледелием в до-линах. На побережье существовали не только ай-лью земледельцев и рыбаков, но и рода гончаров, ткачей, производителей сандалий, торговцев и т.д. Вследствие такого разделения труда айлью не был автономной единицей, но, по сути, жил в тесном единении с другими айлью, дополнявши-ми его экономически. В андских провинциях Ка- сашампу и Уайлья, к примеру, эта экономическая специализация выражалась в виде классифика-ции родов по двум категориям: айлью земледель-цев умеренных долин назывались уари, по имени их покровительствующего божества, тогда как айлью животноводов и тех, кто выращивал кор-неплоды, были известны как льякуас (этот термин обозначает сок пуйя Раймонда (кункуса), дикого растения, растущего на высоте более 4000 м). Если уари, по общему мнению, были первыми, кто обосновался на этой территории (их предки когда-то жили в пещерах, расположенных по ее периметру), то льякуас считались чужаками, ко-торые после долгих странствований получили приют у туземцев либо обосновались в верхней части их территории на правах покоренного теми народа.
Народы и провинции
Эти сообщества взаимодополняющих родов составляли лъякта, термин, который испанцы, в данном контексте, перевели как «народ» или «провинция». Несколько лъякта могли, в свою очередь, объединяться в более крупную единицу, обозначаемую тем же термином и признававшую централизованную власть. В инкскую эпоху вождь большого «народа» лупака, к примеру, правил се-мью малыми «народами», каждый из которых со-стоял из нескольких айлью. Когда эти крупные со-общества существовали, как это, к примеру, было в случае «народов» Кахамарки, Уамачуко и Кольи, инки, которые правили, опираясь на местные элиты, сделали их провинциями своей империи. В более раздробленных, в политическом плане, регионах они объединяли в одну-единственную административную общность прежде автономные группы, как это, к примеру, произошло в долине реки Санта, где они создали провинцию Уайлья. На северном побережье, напротив, инки разбили на части, в административном отношении, то, что прежде было Империей чиму, — из-за опасности, которую представляла поддержка прежних поряд-ков в регионе, где долгое время эта империя была единственным крупным государством. Восточные границы территории племени чиму были подведе-ны к среднему течению рек, что позволило горцам взять под свой контроль каналы, орошающие по-бережье. Последний вождь чиму, Минчансаман, как и его потомки, был вынужден перебраться на постоянное жительство в Куско, откуда и правил. Наиболее густонаселенными считались провин-ции Лимы, племен чинча, уанка и лупака, которые насчитывали от 20 000 до 30 000 подворий каждая, причем численность племени лупака составляла 100 000 человек, а уанка — около 200 000. О числен-ности «небольших народов», входивших в каждую провинцию, мы знаем значительно меньше. Ис-ходя из данных археологических исследований, можно предположить, что народность асто (инк-ская провинция Ангараес) насчитывала порядка 15 000 человек. В каждой деревне племени асто, которая, вероятно, соответствовала одному ай-лью, проживало от 500 до 5000 индейцев. Различ-ные роды, составляющие льякша, символически делились на две части: нижнюю {урин) и верхнюю (анан). Между этими частями существовало сопер-ничество, которое инки умело использовали как в военных, так и в производственных целях.
Касики
В айлью один человек, касик или курака (первое значение этого термина — «старший»), представ-ляющий предка-родоначальника, стоит во главе всего рода. Согласно каким принципам назначался тот или иной курака в доимперскую эпоху, в точ-ности не известно — похоже, это зависело от места проживания. Иногда касик принадлежал к тому из семейств, которое пользовалось особыми приви-легиями внутри своего рода. Случалось и так, что он избирался членами айлью в соответствии с не-кой неизвестной нам системой. В эпоху инкской администрации выборная должность касика стала наследственной, вследствие того, что Верховный Инка присвоил себе право назначения кураки. Одна из основных функций кураки того или иного айлью заключалась в том, чтобы следить за распре-делением обязанностей и организацией работы среди своих сородичей. Он носил титул камачи- кук, «тот, кто наделяет каждого обязанностями». Во главе любой льякты стоял курака высшего ран-га, главный касик (any курака), одной из функций которого являлось исполнение правосудия. В тех провинциях, где этой централизованной власти не было вовсе или ее эффективность была недо-статочно высокой, Инки ее создавали, выказывая свою благосклонность какому-то одному семей-ству. Как правило, инкская администрация под-тверждала обязанности местных властей и даже укрепляла их авторитет и богатство. Касики выс-шего ранга, те, что руководили «народами» или «провинциями», составляли своего рода знать, более или менее подобную по статусу Инкам, тог-да как касики камачикук располагались практиче-ски на одном социальном уровне с общинниками (руна). В экономически развитых регионах разни-ца между представителями знати и общинниками была более заметна.
Касики, особенно высокого ранга, распоряжа-лись основной рабочей силой. Будучи представи-телем основателя рода, курака практически являл-ся собственником той или иной территории. Он наделял других членов айлью правом пользования имуществом. В обмен на это его подопечные пооче-редно возделывали его земли или работали у него на дому. С другой стороны, представители мест-ной знати, как и Инки, были вправе иметь сразу нескольких жен. Чем больше у кураки их было, тем на большие щедрости он мог сподобиться, пригла-шая вассалов к себе домой — покушать и особенно выпить маисового пива. Делая их своими должни-ками, он узаконивал и укреплял свою власть. Этих многочисленных жен касики получали во многом благодаря Инке. Во время одной из церемоний в Кахамарке Тупак Инка преподнес в дар местному касику сразу сто жен. Вследствие того, что полига-мия касиков являлась одной из основ их богатства и власти, Церкви и колониальным администраци-ям пришлось приложить большие усилия, чтобы ее упразднить. Даже в 1567 году один из касиков Лам- байеке, помимо первой супруги, имел и 27 «млад-ших», или «второстепенных», жен. В 1571 году у одного из касиков провинции Сорас их было 12.
Инкская элита
Истинный господствующий класс империи состоял из представителей тех родов, которые происходили от инкских правителей и распола-гали в Куско дворцами, расположенными между реками Уатанай и Тульюмайу. Их также называ-ли куску, то есть «жители Куско, кусканцы». Во времена Уаскара таких айлью было двенадцать. Эта элита и сама была стратифицирована. После Инки и его старшей жены на вершине социально-экономической иерархии в Куско стояли ауки, «принцы», и койя, «принцессы», то есть дети, вну-ки и правнуки того или иного правителя, которые совместно пользовались владениями, доставшими-ся им от основателя их айлью. Если какому-то ауки третьего поколения не удавалось прийти к власти и в свою очередь стать Инкой, наследство предка- родоначальника делилось на столь незначительные части, что сыновья и дочери этого ауки считались уже обычными представителями инкской знати: инка и ньюсша («инфанта»). В следующем колене, то есть в пятом после предка-родоначальника, женщины, возможно, получавшие меньшую часть наследства, нежели мужчины, опускались еще на одну категорию и становились палья («госпожа»). Такая система заключала в себе как преимущества, так и неудобства. С одной стороны, она побужда-ла молодых людей проявлять себя на войне — то был главный способ достижения политической власти, — способствуя тем самым динамике импер-ской экспансии. Но она также порождала соперничество и конфликты, приводя к династическим кризисам после кончины каждого правителя. Без одного из подобных кризисов, быть может, не со-стоялось бы и испанское вторжение.
Инкские женщины занимали почетное поло-жение в обществе, возможно, по причине неболь-шого количества войн — если не брать в расчет ко-роткий период инкских завоеваний — и отсутствия агрессивной торговой деятельности. За некото-рыми представительницами знати был закреплен наставник, от которого они получали то же фор-мальное образование, что и мужчины. Имелись у них и собственные слуги или япа, некоторые из которых могли занимать высокие политические должности. Так, Туаличуску, касик Лимы на момент Испанского завоевания, был одним из личных слуг жены Уайна Капака. Старшая и младшие жены Инки, по-видимому, играли центральную роль в интригах, имевших целью возвести на «престол» сына одной или другой. К примеру, Мама Окльо, мать Уайна Капака, можно сказать, единолично привела сына к власти. Некоторые женщины на-прямую занимали политические посты, как, на-пример, Куншаруачу, дочь влиятельного касика из провинции Уайлья и младшая жена Уайна Ка-пака, унаследовавшая должность касика от отца. Она заключила выгодный стратегический союз с испанцами, предложив им помощь и гостеприим-ство во время проезда отрада под командованием Писарро (сентябрь 1533 г.) через ее столицу, Уай-лья. Впоследствии она выдала Киспи Сису, свою дочь от Инки, замуж за самого Франсиско Писар-ро. Во время штурма Лимы войсками Манко Инки (1536 г.) Кунтаруачу прислала зятю, осажденному в его новой прибрежной столице, подкрепление, что во многом и предопределило исход сражения.
В течение того столетия, которое просуще-ствовал Тауантинсуйу, инкская элита и элиты про-винциальных вождей частично объединились. Во-первых — культурно, так как Инка требовал от своих главных касиков, чтобы те присылали своих детей или хотя бы некоторых из них в Куско, и не только для того, чтобы обеспечить их культурную и языковую «инкаизацию», но и для того, чтобы оградить себя от малейших попыток их родных к восстанию. Во-вторых — через кровные узы, так как отношения между властью имперской и властью местной в каждом поколении закреплялись посредством браков между инкскими женщинами и представителями провинциальной знати, или же между инкскими аристократами и женщинами из местных элит. Хуан де Бетансос, испанский сол-дат, женившийся на племяннице Уайна Капака, в 1557 году докладывал, что Пачакути, тотчас же по-сле своего возведения на престол, собрал кураков «и всем им отдал в жены женщин из Куско, принад-лежавших к его роду, чтобы каждая из них стала старшей супругой того касика, которому она пред-назначалась, и чтобы их дети стали наследниками их государств и территорий». УанкаАуки, сын Уайна Капака и некой принцессы из племени уанка, слу-жит прекрасным примером этой интеграции пред-ставителей инкской и неинкской знати, так как он был главнокомандующим армии Уаскара во время конфликта последнего с Атауалъпой. Другому сыну Уайна Капака, Паулью, чья мать принадлежала к элите провинции Уайлья, в хаосе, вызванном ис-панским вторжением, удалось даже захватить вер-ховную власть в Куско.
Те из групп, проживающих в регионе Куско, над которыми инки установили свой контроль еще в доимперскую эпоху и которые помогли Пачакути отбить атаки индейцев племени чанка, получили привилегированный статус ауа инка, «инки внеш-него мира», который испанские хронисты перевели как «привилегированные инки». Они вводят в администрацию своих представителей низшего ранга, в частности инспекторов, отвечающих за строительство дорог, контроль за мостами и систе-мой почтовых станций.
Правитель
Тот, кого мы называем сегодня «Инкой», был прежде всего воином, который благодаря воен-ным победам заставил равных ему признать его ли-дером и объединителем всех кусканских родов.
Два из знаков отличия правителя представля-ли собой типы оружия: чампи (палица), и суптур паукар (нечто вроде алебарды). Этот «первый среди равных» на языке кечуа звался Сапа Инка, «Един-ственный Инка». Никаких правил наследования не существовало, и смерть правителя влекла за собой ожесточенные сражения внутри элиты с целью по-садить на престол того или иного кандидата. В имперскую эпоху правители, судя по всему, пытались ограничить эти конфликты, назначая своей стар-шей женой свою же сестру или лично выбирая себе преемника среди ее сыновей. Впрочем, не похоже, чтобы такие ухищрения отбивали охоту оспорить трон у сыновей «младших» жен усопшего прави-теля и даже у самых дальних его родственников. Фактически молодому Уайна Капаку, даже будучи сыном сестры и старшей жены Тупака Инки, Мамы Окльо, удалось взойти на престол лишь после того, как его мать подавила несколько заговоров.
Новоявленный монарх, помимо прочих при-вилегий, получал еще и право основать новый айлью: власть позволяла правителю обеспечить себя богатыми и обширными владениями, кото-рые становились семейной вотчиной его потом-ков. Поступая так, правитель уподоблял себя пер-вым в истории основателям родов. Точно так же, как те чудесным образом создали поля, террасы и ирригационные каналы, инкские правители при-зывали возвести в долине Вильканоты, у границ их частных имений, комплексы террас, внушитель-ные размеры которых не только отвечали нуждам сельского хозяйства, но и показывали всем могу-щество Инки как земледельческого героя и пре-образователя пейзажа. Таким образом, Инка был не просто правителем, но, подобно предкам, пере-ходной фигурой между богами и людьми, в связи с чем и обращения заслуживал соответствующего: предстать перед ним было должно с босыми нога-ми и чем-нибудь тяжелым на затылке, что вынужда-ло склонить голову и смотреть в землю.
Среди самых важных знаков отличия монарха следует назвать маскапайчу, нечто вроде красного помпона из очень тонкой шерсти, который свеши-вался с лъяуту, несколько раз обернутой вокруг го-ловы шерстяной же повязки, каковую носили все инкские мужчины.
В отличие от корон европейских монархов, маскапайча не была чем-то уникальным, существо-вавшим в единственном числе. Некоторые госу-дарственные служащие в своих поездках по Импе-рии носили ее как знамя, дабы показать всем, что они являются представителями Инки. Помпон был личной собственностью правителя, и каж-дый новый Инка приказывал изготовить ему по-добный (иногда — даже несколько). Другим важ-ным знаком отличия верховного правителя был шупайаури («блистательная игла»), деревянный посох с медным ножом, прикрепленным к верх-нему концу.
Айлью, основанные инкскими правителями (согласно Педро Сармьенто де Гамбоа, 1572 г.)
Манко Капак Чима Панака
Синчи Рока Раурау Панака
Льоке Юпанки Ауайни Панака
Майта Капак Ус ка Майта Панака
Капак Юпанки Апо Майта Панака
Инка Рукья Викакирау Панака
Яуар Уакак Аукайли Панака
Виракоча Соксо Панака
Пачакути Иньяка Панака (=Атун Айлью)
Тупак Инка Капак Айлью
Уайна Капак Томебамба Айлью
Власть Сапа Инки основывалась на отношени-ях личной привязанности с касиками покорен-ных племен. Государство было не чем иным, как самим Инкой, и смерть каждого правителя влекла за собой упразднение отношений, установленных с местными вождями, всякий раз порождая се-рьезные политические проблемы.
Кончина императора давала покоренным народам почти что за-конную возможность бросить элите Куско новый вызов, так что в начале своего правления каждому Инке приходилось, можно сказать, вновь завое-вывать некоторые провинции. Например, Тупаку Инке пришлось «повторить» многие завоевания отца, так как после смерти Пачакутпи почти вся им-перия восстала. Эти личные связи поддерживались за счет регулярных подарков со стороны правите-ля в виде лам (товара крайне ценного, так как они были единственным транспортным средством), дорогой одежды, раковин моллюсков (мулью) — для подношений богам, и т.д. Такая щедрость, конечно же, обязывала кураков к взаимности.
Большую часть правления Сапа Инка проводил в долгих поездках по Империи в компании глав-ной жены, причем в путешествия он отправлялся, возлежа на роскошных носилках и в окружении тысяч воинов и слуг. Эти караваны демонстриро-вали подданным, которые в большинстве своем не имели ни малейшей возможности увидеть сто-лицу, все могущество Инки. Они являли собой жи-вое воплощение Империи, казавшейся мирным и упорядоченным союзом всех народов земли, так как носильщики и воины, будучи выходцами из различных племен, к тому же одетыми в нацио-нальные костюмы, образовывали крайне пеструю толпу.
Администрация
Долгое время считалось, что кусканское господ-ство везде насаждалось по одной и той же модели. В последние тридцать лет XX века историки и ар-хеологи предъявили обществу новые факты, ко-торые в пух и в прах разбили наше представление об инкском социуме как об обществе унифициро-ванном и централизованном. В действительно-сти, государство приспосабливалось к крайне разнородным местным условиям. В горных ре-гионах центра и юга Перу, где никаких государств до инков не существовало, последние построили центры провинций, в которых проживали пред-ставители власти. Эти чиновники не были многочисленной группой. Их число практично своди-лось к одному инкскому наместнику (шукрикук), который представлял правителя на проходивших в административных центрах празднествах и за-ведовал делами каждой провинции, в чем ему по-могали кипукамайук (секретари, «записывавшие» информацию узелками на веревочках) и несколько судебных работников. Какую-то часть имперского контроля обеспечивали регулярные, но нечастые инспекции.
Текущими делами занимались местные элиты, продолжавшие жить в окрестных деревнях.
На северном побережье, где уровень урбани-зации всегда был гораздо выше, чем в каком-либо другом месте Анд, инки, напротив, не возвели ни одного административного центра. Раздробив до крайности местные элиты, они даже на какое-то время замедлили этот рост городов. Опасаясь при-брежного климата, смертоносного для горцев, они предпочитали управлять этим регионом косвенно, через туземных вождей, примерно так же, как мон-голы управляли Персией или Китаем, или римля-не — греческими провинциями на Востоке.
В сильно удаленных от Куско горных регионах Инки вынуждены были создавать администрации более сильные и устойчивые, нежели те «центры благосостояния», что существовали в южной ча-сти Тауантинсуйу. Томебамба (Северные Анды), вероятно, был самым величественным городом империи после Куско, вследствие чего Двор про-водил там многие месяцы подряд. В Томебамбе, в отличие от других центров провинций, проживала также и часть туземных элит региона. По причине его верности Уаскару, этот город был полностью разрушен Ашауальпой незадолго до его пленения испанцами. Подобные же поселения инки возвели в Кито, у северной границы империи, и в Самай- пате, неподалеку от современного боливийского города Санта-Круз, но все они не успели достичь того уровня развития, какого добилась Томебамба.
В Инкской империи не существовало профес-сиональной армии, обученной и хорошо подго-товленной. Конечно, Инка располагал постоян-ной личной охраной — у Ашауальпы, к примеру, в нее входило порядка тысячи человек, — но войско в основном состояло из рекрутов, набранных в присоединенных к Империи племенах. В основ-ном эти рекруты — крестьяне и пастухи, исполняв-шие воинскую повинность, аналогичную экономи-ческой мите. У большинства завоеванных народов военная подготовка с давних пор являлась главным аспектом воспитания мальчиков, причем с самого юного возраста. Таким образом, каждая этниче-ская группа поставляла инкам свое собственное войско, которое использовало собственное ору-жие, носило собственные отличительные знаки и подчинялось приказам собственных командиров, которые, в свою очередь, выполняли распоря-жения кусканских военачальников, близких род-ственников Инки. Последний являлся главноко-мандующим всех войск и основную часть своего персонального авторитета зарабатывал военными победами. Судя по всему, любой такой военный набор ложился на каждое племя тяжелым бре-менем: индейцы лупака, к примеру, при 20 000 дво-ров, послали 6000 воинов на север, чтобы поддер-жать Уаскара в сражении против Атауалъпы. Около 5000 из них погибло. Наиболее известными типа-ми оружия были: палица с круглым набалдашни-ком (макана), палица с бронзовым набалдашником в форме звезды (чампи), копье (чуки), лук и стрелы (уачи), праща (уарака), метательное орудие из ве-ревки с привязанными камнями или шарами (ай-лью или риви). Инки имели собственное оружие, нечто вроде алебарды (сунтур паукар).
Оружие инков, согласно Франсиско де Хересу (1534 г.)
А вот какое было найдено оружие и как ин-дейцы воюют. В первых рядах идут пращники, которые мечут небольшие гладкие камни, обра-ботанные вручную, размером с куриное яйцо; у каждого сделанный самим круглый щит, из узких и прочных деревянных полосок; одеты они в стеганые хлопковые камзолы; вслед им идут воины с палицами и боевыми топорами; палицы длиной в полторы сажени, а в толщину такие же, как копья наших верховых, и имеют они металлический набалдашник, величиной с кулак, заканчивающийся пятью или шестью заостренными выступами, каждый толщиной с большой палец; в битве ими орудуют двумя ру-ками; боевые топоры такого же, даже больше-го, размера, а металлические лезвия шириной в ладонь напоминают алебарду. Некоторые то-поры и палицы сделаны из золота и серебра, и ими вооружены военачальники. В следующих рядах воины вооружены небольшими копьями для метания наподобие дротиков; в арьергарде идут копьеносцы с длинными копьями, при-мерно в тридцать пядей; на левом плече воина лежит набитый хлопком мешок, на который опирается палица. Войско индейцев разделено на отряды, каждый со своим знаменем и коман-диром, воины действуют столь же согласно, как турки. Некоторые воины носят на голове боль-шие шлемы, надвинутые почти до самых глаз, а сделаны они из дерева, и внутрь вложено мно-го хлопка; шлемы эти покрепче железных.
Правитель зачастую сопровождал свои войска и должен быть великим стратегом. На поле боя его можно было увидеть не часто — он предпочитал держаться в стороне, в отдалении, откуда и руково-дил битвой. С войском в поход шли носильщики — как правило, молодые родственники рекрутов — и жены воинов, иногда даже дети, родившиеся во время долгих кампаний. Так как этих «помощ-ников» было почти столько же, сколько и воинов, инкские войска мобильностью не отличались.
Их сила в основном держалась на численном пре-восходстве, которое зачастую являлось устрашаю-щим фактором. Так, большинство из 200 000 оби-тателей верхней долины Мантаро, уанка, среди которых было не очень много воинов, без боя капитулировали перед 30 000 солдат Инки. Судя по всему, ближе к закату Империи для некоторых сражений инкам удавалось мобилизовать более 100 000 бойцов. Инки появлялись с этим войском перед непокоренным еще народом и предлагали его знати соглашение: если те согласны во всем подчиняться инкам, то станут получать от Верхов-ного Инки регулярные дары, их статус будет под-твержден, а айлью сохранят все свои запасы. Прави-тель проявлял великодушие по отношению к тем, кто ему подчинялся, и был безжалостен к любому, кто оказывал сопротивление. Многие Инки, дабы подавить сопротивление или мятеж, приказывали истребить целые племена, вроде каямби Эквадора или жителей долины Каньете. В верхней долине Мантаро обитатели Тупапмарки, отказавшиеся под-чиниться Инки, были все до единого отправлены на поселение.
По мере того как разрастался Тауантинсуйу, ста-новилось все сложнее содержать войско, основываясь на одной-единственной системе миты: так как сражения проходили все дальше и дальше от родных селений воинов, те не могли больше до-статочно быстро вернуться домой для участия в необходимых ежедневных работах, что ставило под угрозу существование их общины. Тогда Инка решил освободить некоторые группы от всех про-чих повинностей, кроме воинской, которая таким образом становилась своего рода их специализа-цией. Так, например, произошло с некоторыми племенами центра Кольясуйу — чарка, каракара, чуй и чича, — которых кусканская власть, по всей ви-димости, сочла верными союзниками. Те же, кому она не доверяла, напротив, освобождались от во-енной миты, подвергаясь лишь мите экономиче-ской. Так было с обитателями древней Империи чиму, которым и вовсе запретили носить оружие.
Когда закончилась эпоха великих завоеваний, инки столкнулись с проблемами контроля поко-ренных народов и обеспечения безопасности гра-ниц. Недовольные тяжелой повинностью миты племена нередко поднимались на восстание. Для предупреждения или подавления подобных мятежей государству приходилось повсеместно держать значительные военные контингенты, для снабжения которых всем необходимым была разработана система хлебных амбаров и складов, расположенных в непосредственной близости от центров провинций: каждый воин получал ком-плект одежды, сандалии, одеяла, а также паек, состоявший из маиса и коки. Строительство ши-рокой сети дорог частично объясняется вставшей перед Инками необходимостью быстро мобили-зовать значительные контингенты войск для по-давления восстаний. В отличие от большинства империй Древнего мира, Инкская империя могла не опасаться вторжения извне (по крайней мере, так она полагала). Если кто и уходил воевать за пределы своих территорий, то именно инки, а построенные ими укрепленные поселения скорее служили базами для будущих завоеваний и места-ми для гарнизонов в еще не полностью покорен-ных районах, нежели сугубо оборонительными сооружениями. Именно так было в 37 укреплен-ных поселениях, обнаруженных неподалеку от Кито. В некоторых регионах, однако, как, напри-мер, у восточной границы Кольясуйу (современ-ная Боливия), инки, судя по всему, все же опаса-лись вторжений восточных племенных союзов, в частности чиригуапо, так как воздвигли линию укреплений примерно в сотне километров вглубь от границ империи (она проходила параллельно одной из главных имперских дорог). Инкальякта, расположенная к востоку от Кочабамбы, является единственным укрепленным инкским провинци-альным центром.
Лиелайс Артур Карлович::: Золото инков
Распад первобытнообщинного строя. - Сапа инка - воплощение бога Солнца. - Семья - основная ячейка государства. - Иерархия чиновников. - Земельная собственность. - Общество, которое заботится о каждом из своих членов. - Эксплуатация покоренных племен. - Привилегии курака и инков. - Рабовладельческий строй. - Политика завоеваний. - Военная организация и оружие. - Общий язык. - Законы и наказания
Вопрос о государственном устройстве инков является весьма неясным и запутанным. Испанские завоеватели, столкнувшись с общественным строем перуанцев и совершенно не разобравшись в нем, решили, что в стране инков господствует феодализм, как и в Испании. Перуанское государство они назвали «империей», правителя Перу - «императором», вождей - «вассалами», «феодалами», «аристократами», крестьян - «крепостными» и т. п., другими словами, придумали для перуанцев абсолютную монархию с признаками высокоразвитого феодализма.
В действительности основой перуанского общества была патриархальная родовая община, которая называлась ацлью.
В давние времена, когда у перуанцев еще не было верховного вождя, руководила всеми общественными начинаниями община. Ей принадлежала земля, которую обрабатывали все члены общины или племени. Самой общиной демократическими методами управлял совет старейшин. Таково было устройство государства инков в первый период его существования.
Со временем центральная власть стала могущественнее, но община продолжала существовать как основа всего государственного строя.
Ко времени испанского вторжения родовой строй уже начал распадаться, из патриархального рода выделилась семья, родовая община превратилась в сельскую. Стала появляться частная собственность на землю; власть и большая часть земли сконцентрировались в руках отдельных семей или родов, а тех, кто трудился на этих землях, подвергали все большей эксплуатации.
В результате этого процесса появились классы - господствующий класс и класс производителей, со всеми присущими им противоречиями.
Во главе государства Тауантинсуйу стойл сапа инка («верховный инка, единолично правящий инка»), сын Солнца, которому оказывали почести как живому воплощению Солнца Инти. Правитель опирался на инков - касту своих кровных родичей, небольшую правящую верхушку. Эти дети Солнца, «любимцы богов», занимали все высшие должности и держали в своих руках умело организованный аппарат управления государством. К этой же касте принадлежал и верховный жрец вильяк уму, как правило, брат правителя, его ближайший помощник, и все высшее жречество. В качестве живого бога Солнца сапа инка через посредство верховного жреца руководил всем многочисленным сословием жрецов. Инка командовал войсками и управлял государством, в его руках находился суд и законодательная власть. Некоторые историки утверждают, что сапа инка пользовался большим влиянием и почетом, чем папа римский и любой европейский монарх. Власть инки была неограниченной. Испанские историки писали, что нет на свете другой такой страны, где бы подданные были столь послушны и покорны своему властелину.
Ничего удивительного тут не было - об этом заботилась целая армия управляющих, надсмотрщиков, чиновников и жрецов, а полководцы с их могущественным войском подавляли любую попытку неповиновения или мятежа.
Страх перед инкой был так велик, что по одному мановению его руки любой перуанец мог безропотно броситься в пропасть, повеситься или покончить с собой каким-нибудь другим способом. Даже знатные родственники правителя являлись к нему босые, с небольшой ношей на плечах - так они выражали свою покорность.
Достаточно было властителю дать кому-нибудь в качестве символа его полномочий одну-единственную нитку из своего головного убора, чтобы тот приобрел огромную власть и почет. Такой человек и без войск внушал страх целым областям.
Великий преобразователь - инка Пачакути Юпанки (из хроники Помы де Айялы)
И все же нельзя с полной уверенностью утверждать, что сапа инка был абсолютным, неограниченным властелином, каким его изображают некоторые историки.
Возможно, что правил он совместно с советом племенных вождей, о полномочиях которого нет достоверных сведений, и, может быть, советовался с ним по всем важнейшим вопросам, а его собственная власть выражалась в большом влиянии на этот совет. Есть сведения, что в каждой из четырех провинций инка образовал по три совета: военный совет, совет по судебным вопросам и совет по охране собственности.
Знатные инки - правящая каста - отличались от простых смертных своей одеждой. Они носили роскошные цветные одеяния из тонкой шерсти, украшенные золотом и драгоценными камнями. У инков была особая прическа и тяжелые золотые серьги, оттягивавшие их уши почти до плеч. За это испанцы их впоследствии прозвали длинноухими. Пестрый головной убор был украшен пучками ярких перьев - символом власти и почета. В одеянии сапа инки были и другие отличительные признаки. Голову правителя украшало складчатое цветное покрывало льяуту с красной сеткой и двумя-черно-белыми перьями птицы корекенке. Эта редкая птица водилась только в пустынных горных районах, и никто не смел ловить или убивать ее. Каждый правитель, вступая на трон, получал для украшения своего покрывала новую пару перьев - одно перо с правого, другое с левого крыла птицы. После этого птицу отпускали на волю. Пара птиц корекенке считалась символом первого инки Манко Капака и его жены. Никто, за исключением сапа инки, не имел права украшать себя перьями этой птицы.
Представителей правящей касты правитель назначал наместниками (они назывались капак апу) во все четыре провинции. Провинции делились на округа - уну, которые управлялись назначенными правителем чиновниками тукуйрикуки («всевидящие»). Более мелкими территориальными единицами управляли курака - старейшины завоеванных племен. Сапа инка и высшие должностные лица в Куско строго контролировали низших чиновников.
Инки считали, что самой мелкой единицей в их государстве является семья, а не отдельный человек. Индивид существовал только в качестве члена семьи, а семья - только для того, чтобы служить государству. Главная задача созданной инками военизированной системы управления заключалась в том, чтобы обеспечивать производство необходимого количества продовольствия и распределять излишки.
Чтобы добиться этого и организовать труд, всех подданных систематически делили на примерно равные группы. Группы семей объединяли в общины по десять, пятьдесят, сто, пятьсот, тысяче, десять тысяч и даже более семей в каждой - так же, как современная армия разделена на роты, полки, дивизии. Старались сохранить равную численность людей в группах, перемещая лишние семьи в новые области.
Каждой группой руководил специально назначенный чиновник - начальник, подотчетный своему непосредственному начальнику и правителю - инке. Он отвечал за работу и благосостояние членов общины.
Начальник прежде всего исполнял обязанности опекуна, заботился о своих подчиненных, помогал им в беде - построить дом после пожара или землетрясения, запасти материал для изготовления одежды и обуви, заготовить зерно для посева; он же следил за состоянием оросительных устройств и обработкой полей. Ему вменялось в обязанность сообщать о провинностях своих подчиненных и наказывать их. Все подданные жили под строгим надзором и без разрешения не имели права покинуть место своего жительства или выбрать себе профессию.
Численность населения государства инков определить чрезвычайно трудно. Некоторые историки думают, что она составляла шесть миллионов человек, по подсчетам У. Фостера - приблизительно десять миллионов, а один историк даже называет цифру от 16 до 32 миллионов, т. е. больше, чем насчитывается на этой территории сейчас. Столь многочисленное население, проживающее на засушливых, гористых, неплодородных землях, могло обеспечить себя продовольствием лишь очень умело организуя труд земледельцев.
Вся земля в Перу считалась собственностью сапа инки, но фактически ею распоряжалась сельская община. Обработанная земля делилась на три части - поля Солнца, поля инки и общинные поля. Землю коллективно обрабатывали все члены общины, хотя каждой семье тоже выделялся земельный участок. Общий для всех сигнал возвещал начало и конец рабочего дня.
Прежде всего обрабатывались поля Солнца, потом переходили на поля, инки, а затем уже на общинные пашни. Часть урожая с последних предназначалась на содержание вдов, сирот, людей старых, больных и нетрудоспособных, а также на общинные надобности. Кроме того, каждое село часть земель оставляло под паром, а неплодородную землю отводили под пастбища: в собственности общины находились стада лам и альпака.
В горных районах, где главным занятием жителей было скотоводство, пастбища и стада так же, как пашни, разделялись на три части.
Обрабатываемая общинная земля делилась на небольшие участки тупу, которые обеспечивали пропитанием семью - мужа и жену. Когда в семье рождались дети, то мальчику выделяли одну тупу, а девочке половину тупу земли. Время от времени, для сохранения равенства членов общины, происходил передел земли. Кроме тупу, в каждой общине была еще такая единица, как муйя, - в нее входили двор, дом, амбар и огород. Муйю сын наследовал от отца, и она считалась уже частной собственностью.
На земле своей муйи член общины мог вырастить урожай овощей и фруктов, излишки которого шли на обмен. В своем хозяйстве можно было дубить кожи, прясть шерсть, ткать полотно, шить обувь, изготавливать бронзовые орудия труда и глиняную посуду и затем эти товары, являвшиеся личной собственностью, обменивать на другие изделия. Жилище со всем, что в нем находилось, и земельный участок, на котором стоял дом и другие постройки, тоже считались собственностью семьи.
Все продукты и урожай, собранный общиной, делили на три части. Одну часть получали жрецы Солнца, вторая шла на содержание сапа инки, его семьи, двора, чиновников, солдат и строителей, а третья оставалась для нужд общины. Часть, предназначенная для инки, обычно превышала его потребности. Излишки хранились на специальных складах. Их могли распределить среди жителей любого района в случае войны, неурожая, землетрясения, наводнения или засухи. Там же постоянно хранились шерстяные и хлопчатобумажные ткани, золотые, серебряные и медные сосуды.
Каждый мужчина, который обрабатывал и засевал поля, получал свою часть из общинной доли. Если он находился на службе у инки, был занят на государственных работах или участвовал в походе, то свою часть он получал из запасов инки либо от жрецов (если работал на строительстве храма). Перуанцы не знали ни страшной нужды, ни голода и холода на старости лет, ни детского труда, ни других бедствий, которые в наши дни встречаются и в куда более цивилизованных капиталистических странах. Историк Кроу говорил о перуанцах так: «Уровень жизни среднего индейца, несомненно, был очень примитивен. И все же каждый, кто был в силах работать, делал свое дело; ни один больной не оставался без ухода, преступления случались редко, старики и калеки получали все необходимое для жизни, и движущей силой экономики инков было сотрудничество ради общего блага, а не борьба ради наживы».
Нелегко было, конечно, обеспечить пропитанием всех жителей страны, потому что землю обрабатывали весьма примитивными орудиями; население непрерывно увеличивалось, а из-за этого земельный участок, выделяемый членам общины, год от года уменьшался. Все труднее становилось выделять две трети урожая для жрецов и правителя.
Люди в государстве Перу жили под мелочной опекой. Каждый подданный занимал определенное место в жизни: крестьяне были прикованы к земле, ремесленники - к своей профессии. Не было необходимости ни в фантазии, ни в честолюбии, ни в инициативе, нельзя было ни на шаг отступить от заведенного порядка, но в то же время можно было не бояться нищеты и голода.
При издании законов учитывались интересы трудового населения. Законы эти были продуманы так, что даже самая тяжелая, утомительная и неприятная работа, как, например, в рудниках, не наносила вреда здоровью. Людей направляли на работу соответственно их возрасту; юноши в возрасте 16-20 лет собирали и сушили листья кустарника коки и занимались другими легкими работами; самый тяжелый труд приходился на долю взрослых мужчин в возрасте 25-50 лет; людей, достигших пятидесятилетнего возраста, снова направляли на более легкие работы.
Население, плотность которого, возможно, была выше нынешней, могло использовать все природные ресурсы, земли и воды государства инков. Людей не эксплуатировали ради личной наживы, и из поколения в поколение число жителей страны не уменьшалось, а увеличивалось. Никто не страдал от голода и нищеты там, где в наши дни бедствуют миллионы людей, где простирается одна из обширнейших голодных зон капиталистического мира.
Перуанское общество было организовано в виде конфедерации племен, представители которых образовывали совет для управления государством. Союз племен опирался, главным образом, на две племенные группы - кечуа и аймара, а позднее инки включили в конфедерацию и покоренные племена, правда, ограничив их права.
Однако завоеванные племена, не принадлежавшие к группе аймара и кечуа, подвергались эксплуатации. Общины этих племен облагались податями. Они должны были поставлять продукты земледелия, шерстяные и хлопчатобумажные ткани, обувь, оружие, сушеные листья кустарника коки, канаты, с помощью которых передвигали каменные глыбы и строили мосты. Мужчины обязаны были отбывать барщину (так называемую миту) - следить за состоянием ирригационных систем, строить и ремонтировать дороги и мосты, крепости, дворцы и храмы, добывать руду и выплавлять металл, доставлять ко двору дичь и рыбу. Были свои обязанности и у женщин - они вырабатывали ткани как для своей общины, так и для нужд инки. Специальные чиновники распределяли для этой цели хлопок и шерсть. Самых красивых и расторопных девушек отправляли в гаремы правителя и его приближенных, а также в храмы. Их называли девами Солнца, «белыми избранницами». Они принимали участие в религиозных церемониях, пряли, ткали и готовили для жрецов опьяняющий напиток чичу, пекли особый хлеб для праздничных угощений. Жили они в строго охранявшихся монастырях - домах дев Солнца, так как давали обет целомудрия.
Своя родовая аристократия уже давно образовалась и у покоренных племен. Инки сохранили за нею некоторые привилегии и доверили управление племенами, присвоив этим людям титул курака. Курака надзирали за работой и сбором податей в своих общинах. Члены общины обрабатывали их поля, и курака, не участвуя в общем труде, получали свою долю от общинного урожая и общинных стад. Им принадлежали и собственные стада лам и альпака, были у них и свои земли, и свои хозяйства, где рабыни изготовляли для них шерстяные и хлопчатобумажные ткани. Однако и курака, как представители покоренных племен, были подчинены касте инков.
Члены правящей касты не работали, не платили никаких налогов и занимали все высшие военные и административные должности, получая и передавая по наследству все свои привилегии. Правитель наделял их землей, которую обрабатывали общинники, и отдавал в их распоряжение специальных рабочих из числа завоеванных племен - янакуна.
Привилегированное положение занимали и жрецы - они получали урожай, выращенный на полях Солнца, и подчинялись не местным властям, а верховным жрецам в Куско.
Янакуна, видимо, являлись рабами. Они были ремесленниками, землепашцами, чернорабочими, рудокопами и слугами. Женщин янакуна - прядильщиц, ткачих, вышивальщиц, служанок - уже с детских лет разлучали с семьей и заставляли работать на знатных инков. Дети рабов тоже становились рабами.
Итак, в государстве Перу уже существовал в своей ранней стадии рабовладельческий строй, хотя и со значительными пережитками родового строя.
Некоторые историки называют государственный строй Перу гуманным, патриархальным деспотизмом, а иные пытались представить его даже как «образец всестороннейшего государственного социализма» (американский историк Фиске), называли «социалистическим» и «коммунистическим». В качестве доказательства они упоминали о выдаче продовольственных продуктов вдовам и детям погибших воинов, а в случае голода и всем гражданам государства, о раздаче тканей населению, о «плановом» ведении хозяйства. На самом деле эти факты говорят лишь о пережитках родового строя (коллективная забота о каждом члене общества) либо о деспотии (централизованное управление, организованная в масштабах всего государства ирригация, пути сообщения, почтовая связь). В стране инков не было и следов социализма - там господствовала эксплуатация, неравенство классов.
Одной из главных своих задач инки считали покорение новых племен и расширение границ государства. Некоторые историки считали, что эта политика завоеваний носила религиозный характер - военные походы, утверждали они, совершались для того, чтобы распространить культ Солнца. Завоевательная политика инков была весьма успешной, поэтому перуанцев за их военные успехи нередко называли «римлянами Нового Света», точно так же, как индейцев майя иногда называли «греками Нового Света», подчеркивая тем самым их выдающиеся научные достижения.
Инки создали мощную, хорошо организованную армию, которая, по некоторым сведениям, насчитывала в своих рядах несколько сот тысяч человек. Авангард перуанской армии состоял из пращников, метавших камни величиной с куриное яйцо. Были у них на вооружении и деревянные щиты, легкие, но очень прочные, и панцири из стеганого хлопка, предохранявшие воинов от стрел и камней, - все это имело сходство с вооружением ацтеков и майя в Мексике.
Следом за авангардом шли воины, вооруженные боевыми дубинками и бронзовыми топорами чампи. Боевая дубинка, или палица, длиной в девять футов, имела медный, величиною с кулак, наконечник с пятью или шестью острыми шипами. Боевые топоры были такой же. длины, как и палица, с лезвием шириной с ладонь. Некоторые вожди были вооружены золотыми или серебряными топорами и палицами.
Далее следовал отряд, вооруженный дротиками. В арьергарде шли воины с тридцатифутовыми пиками. На левой руке у них была шерстяная повязка, о которую опиралась пика. Наконечники копий, пик и стрел перуанцы делали из меди.
На головах у воинов были большие, подбитые хлопком деревянные шлемы, закрывавшие голову почти до самых глаз, но большинство просто повязывало голову куском ткани. Люди знатные украшали свой шлем золотом, серебром, драгоценными камнями и пучками ярких перьев.
Перуанские воины (рисунок на глиняном сосуде)
Войско было разделено на отряды, каждый из которых имел свое знамя, части шли в бой в строгом порядке. Нередко сам правитель вел войска на битву. Воины, сильные, стройные юноши, неоднократно участвовали в длительных походах и были очень выносливы физически, хорошо обучены и дисциплинированны. На своей территории им запрещалось обижать или грабить местных жителей. Провиант они получали со складов инки.
Покорив какое-либо племя, инки прежде всего размещали на захваченной территории мощные гарнизоны, чтобы предотвратить любую попытку восстания, создавали централизованное управление, назначали своих чиновников, строили военные дороги, склады оружия и продовольствия. Затем вводили свои праздники и устанавливали культ Солнца, а изображения племенных богов, как менее значительных, перевозили в Куско и помещали в одном из храмов в качестве заложников.
Прежние законы и обычаи оставались в силе, и старейшины покоренных племен сохраняли свою власть. Но они вместе со своими семьями должны были некоторое время жить в Куско, научиться языку кечуа, познакомиться с жизнью инков и в качестве заложника оставить при дворе старшего сына. Только после этого касик завоеванного племени мог вернуться обратно и управлять своей потерявшей независимость страной, но уже в должности кураки, назначаемого никой. Языку кечуа должны были постепенно научиться все жители покоренной области. С этой целью правитель направлял туда специальных учителей, чтобы в делах государственного управления можно было обойтись без огромной армии переводчиков.
Если казалось, что дух сопротивления не сломлен, то по распоряжению сапа инки значительная часть покоренного племени переселялась в отдаленные районы страны, а на завоеванных землях селились другие племена. Каждый член подчиненного племени должен был носить одежду своих родных мест, чтобы чиновники уже по внешнему виду могли определить, откуда родом тот или иной подданный их государства.
Иногда те, кого переселяли в другие области, пытались бежать. Беглецов посылали на тяжелые работы в высокогорные рудники, на строительство каналов в пустынной приморской полосе.
Правители издавали строгие законы, главной целью которых было сохранение господства инков и подавление всякого сопротивления покоренных племен. Самым тяжелым преступлением считалось восстание. Восставший город обычно разрушался до основания, всю область опустошали, а жителей уничтожали или высылали в отдаленные районы.
За воровство, супружескую неверность, за оскорбление правителя и святотатство по отношению к Солнцу, за проникновение в храмы к девам Солнца, за разрушение мостов, поджог зданий, перенесение межевых камней, незаконный отвод воды с полей, за браконьерство грозило жестокое наказание, главным образом, смертная казнь, не сопровождавшаяся какими-либо мучениями, - виновного вешали или сбрасывали в пропасть. За менее тяжкие преступления приговаривали к более легкому наказанию - подвергали порке кнутом, заставляли носить на спине тяжелый камень, выносили публичное порицание, но никого не наказывали конфискацией имущества. Лень тоже считалась преступлением, а пьяниц отправляли на работу в рудники.
Судьи строго следили, чтобы каждый преступник был призван к ответу. Если судья отнесся к своим обязанностям халатно, то отдавали под суд самого стража и приговаривали его к такому же наказанию, которому должен был быть подвергнут настоящий преступник. Поэтому судьи очень тщательно исполняли свои обязанности. Когда судья выносил приговор, то уже не мог больше ни отменить его, ни смягчить.
Вопреки злобной клевете испанских завоевателей, у перуанцев было высоко развито чувство чести и справедливости как в отношениях между собой, так и по отношению к людям других племен, поэтому преступления совершались редко.
Военно-политическая история создания инкского государства известна хуже, чем это иногда кажется. Походы, сражения, законодательные акты, вознаграждение союзников и наказание непокорных - обо всем этом в хрониках содержатся достаточно путанные и противоречивые сведения. Приблизительны также даты, особенно когда речь идет о времени правления двух первых императоров - Пачакути и Тупака Юпанки. Нельзя забывать, что от кипу-камайок (специалистов по составлению и толкованию кипу) информация дошла до нас в самом лучшем случае через вторые и третьи руки. В последние годы многие данные хроник удалось уточнить, сопоставляя их с результатами археологических исследований. Этот перспективный путь изучения истории инков когда-нибудь приведет к созданию весьма подробной и достоверной картины. Определив время основания отдельных инкских поселений за пределами долины Куско, археологи уже сейчас смогли подтвердить соответствие одних легендарных версий историческим фактам и опровергнуть другие. Однако впереди еще очень много работы.
Из тумана легенд и мифов инки выступают около 1438 г., когда они, как уже говорилось, победили соседний народ чанка. Организатор этой победы, сын правителя Куско - Виракочи Инки - принял верховную власть, а вместе с ней имя Пачакути. Слово это имеет ряд значений, среди них «эра», «эпоха», конец крупного временного цикла и начало нового. Действительно ли Пачакути назвал так себя уже при «вступлении на трон», сказать невозможно, но в целом историчность его личности сомнений не вызывает.
Самым ответственным и мудрым решением Пачакути был правильный выбор стратегии завоеваний. Они начали развертываться преимущественно в южном и юго-восточном направлениях. В середине XV века инки вмешались в борьбу между вождествами аймара и в результате сравнительно легко подчинили себе район вокруг озера Титикака. Их главным соперником здесь оказалось племенное объединение Колья, которое, однако, как раз накануне появления армии Пачакути потерпело поражение от другого аймарского протогосударства Лупака.
На берегах Титикаки инки завладели колоссальными стадами лам и альпак - по некоторым сведениям, сотнями тысяч голов. Это был выдающийся успех. Отныне армии Куско не испытывали нужды в транспортных средствах, одежде и продовольствии. Не совсем ясно, кому принадлежали стада у самих аймара: общинникам, знати, верховным вождям или все эти группы владели каждая своей частью стад. Пачакути объявил животных царской собственностью. Так был сделан первый значительный вклад в создание имперского сектора экономики, ресурсами которого распоряжалась непосредственно царская власть. (Murra, 1978. P. 94.) Для идеологического оправдания и закрепления своего верховенства на Боливийском плоскогорье инки основали богатейшие храмы на островах посреди озера Титикака. Независимо от того, действительно ли предки инков пришли из Тиауанако, соответствующая легенда пропагандировалась, превращая правителей Куско в «законных» обладателей земель древнего государства.
Пока Пачакути воевал на юго-западных берегах Титикаки, у него вырос наследник - Тупак Юпанки. Впрочем, определенного порядка престолонаследия у инков не существовало, и выбор одного из сыновей в качестве кандидата на престол зависел от многих обстоятельств. Отношения между Пачакути и Тупаком Юпанки были, по-видимому, напряженные, если не прямо враждебные, однако в большом северном походе старый и молодой военачальники действовали сообща. В ходе этого похода инкское государство окончательно утвердило свой статус империи, стремящейся к объединению всей древнеперуанской ойкумены.
Поворотным моментом в северной войне было овладение Кахамаркой - самой значительной из межгорных котловин северной части горного Перу. Население Кахампарки, как указывалось еще в первой главе, поддерживало тесные связи с побережьем. Обитатели приморских оазисов получали отсюда прежде всего металлы или руду, посылая взамен сельскохозяйственную продукцию. Поэтому если инки решались на захват Кахамарки, они должны были быть готовы и к борьбе с царством Чимор. Однако как горцы, так и обитатели низменностей старались, похоже, оттянуть начало прямой конфронтации. Те и другие испытывали трудности, когда попадали в непривычную ландшафтно-климатическую зону, расположенную на два, три, а то и четыре километра выше или ниже их собственной. Правитель царства Чимор Минчансаман при известиях об инкской экспансии на плоскогорье близ Титикаки тоже стал расширять свои владений, границы которых почти достигли нынешней Лимы, однако он не делал попыток подняться в горы. Со своей стороны Тупак Юпанки не спешил спускаться на побережье. Вместо этого его армия вторглась в горный Эквадор, где ей пришлось вести изнурительные бои с местными племенами. Там, где расположен современный город Куэнка, была основана Томебамба, ставшая чем-то вроде второй столицы империи. При внуке Пачакути Уайна Капаке она отчасти уступила свою роль расположенному еще дальше на север Кито. Инки пробовали делать вылазки на приморскую равнину Эквадора, но жаркая болотистая земля оказалась малопривлекательной для людей, привыкших к горному воздуху. К тому же ее многочисленное население тоже активно сопротивлялось. В дальнейшей прибрежные эквадорские вождества, видимо, посылали инкам нерегулярную дань, но в основном независимость сохранили. Если правители Куско и оказывали на них при этом давление, то скорее с моря, чем с суши. Следы присутствия инков отмечены на одном из прибрежных эквадорских островков, где обычно останавливались торговцы, плававшие вдоль западного побережья Южной Америки. Видимо, сюда и совершил свое знаменитое паломничество Тупак Юпанки, сообщения о котором содержатся в испанских хрониках и не раз служили основой для фантастических домыслов о путешествиях перуанских индейцев через просторы Тихого океана.
Решение о нападении на Чимор было принято в конце 60-х - начале 70-х годов XV века. Существуют разные легендарные подробности хода боевых действий, которые пока невозможно проверить. Так или иначе победа осталась за инками, имевшими очевидные преимущества перед просуществовавшим уже не одно столетие прибрежным царством. Археологические раскопки весьма наглядно показывают, как из века в век разрастался бюрократический аппарат Чимор. Сотни помещений особой формы, так называемые «аудиенсии», истолковываются в качестве присутственных мест множества чиновников, действовавших как в столице, так и в разбросанных по стране административных центрах. На способности Чимор к сопротивлению, скорее всего, отразились и стихийные бедствия, случившиеся в поздний период существования этого государства. Продолжавшиеся многие годы работы по прокладке 70-километрового канала, который должен был оросить земли близ столицы, к желаемой цели не привели. В результате тектонической подвижки местности изменился ее наклон и готовую трассу не удалось наполнить водой. События такого рода могли оказать деморализующее воздействие на население, ибо наверняка воспринимались как гнев богов. Это предположение справедливо и в том случае, если строительство большого канала изначально преследовало не экономические, а чисто пропагандистские цели. (Chan Chan, 1982. P. 25-66; Ancient South Americans, 1983. , P. 226-235; Kus, 1984; Moseley, 1983.)
Война с инками завершилась относительно почетным для Чимор миром, но после разразившегося восстания прибрежное царство было окончательно разгромлено. (La frontera del estado inca, 1988. P. 105-129.) Минчансамана, а вместе с ним и квалифицированных ремесленников увели в Куско. Все же авторитет Чимор оставался высок, поэтому инки сочли для себя выгодным символически сохранить местную династию, отстранив ту ее ветвь, которая связала себя с восставшими. Чимор лишилось всех владений за пределами Моче, да и в самой этой долине обосновались инкские военные посты. Номинальные владетели Чан-Чана продолжали жить в опустевшем городе. Окрестные крестьяне не опасались разбирать деревянные столбы колоннад для собственных надобностей и разбивать огороды во дворах дворцовых комплексов, куда они прежде и не мечтали проникнуть.
В результате покорения царства Чимор в руки инков должны были попасть неслыханные богатства. После конкисты испанцы нигде больше в Америке не обнаружили таких сокровищ, как в разграбленных ими гробницах царей и знати Чимор. Общая ценность подобных кладов оценивалась на сумму около одного миллиона золотых кастельяно. Можно подозревать, что большая часть того золота, которое индейцы собрали в качестве выкупа за плененного в Кахамарке Атауальпу, было либо шестьюдесятью годами раньше самими инками награблено на побережье, либо по крайней мере обработано руками мастеров, угнанных из Чан-Чана в Куско.
Хотя инки систематически ущемляли экономические интересы жителей многих районов перуанского побережья, в культурном отношении эта область продолжала соперничать с внутриконтинентальной частью империи. После ликвидации прежних политических границ влияние культуры чиму распространяется далеко на юг за пределы территории, находившейся ранее под властью Чан-Чана. В XVII веке индейцы побережья растворились в испаноязычной среде, но передали новым поселенцам многие хозяйственные навыки. Древнее противостояние побережья и гор в преображенном виде сохраняется в Перу и сейчас.
Области в Чили и Аргентине
Завоевание Чимор около 1471 г. престарелый Пачакути еще застал. После его смерти Тупак Юпанки отправился в новый поход. Мелкие государства и вождества центрального и южного побережья Перу были присоединены без особого труда. Храмовый центр Пачакамак с самого начала оказался союзником инков. Те, как уже говорилось, нуждались в идеологической поддержке местных жрецов, а последние видели в инках защитников против экспансии Чимор. С упорным сопротивлением инки встретились лишь в небольшой долине Каньете, южнее Лимы.
В царствование Тупака Юпанки было также завершено покорение аймара и пукина на плоскогорье, где едва удалось усмирить восставших индейцев колья. Подчинена была и плодородная долина Кочабамба на восточных склонах боливийских Анд, ставшая позднее опытным полем для самого значительного социально-экономического эксперимента, который инкам когда-либо доводилось проводить. Наконец, в состав империи вошла обширная территория на юго-западе Боливии, северо-западе Аргентины и севере
Чили, примерно равная по площади всем остальным ее землям. Трудно сказать, знали ли инки, предпринимая южный поход, что близ современного Сантьяго-де-Чили находятся месторождения меди и драгоценных металлов. Во всяком случае создается впечатление, что именно этот район и был конечной целью Тупака Юпанки. Покорение тысячекилометровых пространств к югу от Титикаки прошло даже легче, чем захват южного побережья Перу. Небольшие группы скотоводов, земледельцев и рыбаков в местных оазисах не были в состоянии оказать его армии заметного сопротивления.
Территория до реки Лоа в Атакаме в культурно-хозяйственном отношении весьма напоминала горные районы перуано-боливийских Анд. Среди развалин прединкских поселений этой области обнаружены вместительные башни-хранилища для кукурузного зерна. (Social and economic organization, 1984. P. 165.) Подобные склады связаны с системой общественного распределения продуктов, получившей при инках дальнейшее развитие. Южнее Лоа культура была примитивнее, но все же сходна с центральноандской. Совсем иная ландшафтная и хозяйственная зона начиналась к югу от Сантьяго; в ней инкам закрепиться не удалось. Жившие в лесах южного и центрального Чили арауканы занимались подсечно-огневым земледелием и разводили лам. Себя эти индейцы называли «мапуче» («люди земли»), но для инков стали не иначе как «врагами» (аука) и «дикарями» (пурун). Подробности сражений на южной границе неизвестны. По-видимому, инки, как после них испанцы, сперва продвинулись далеко в глубь арауканской территории, но были вынуждены отступить. Арауканы отстояли независимость, хотя контакты с инками оставили след в их культуре. Главным источником перуанского влияния была меновая торговля. (La frontera del estado inca, 1988. P. 215-234.)
Восточная граница
После южного похода Тупака Юпанки империя достигла своих естественных границ. Были объединены под одной властью народы, жившие на плоскогорье, в горных долинах и в оазисах Тихоокеанского побережья. Начиная с Пачакути и кончая его внуком Уайна Капаком (царствовал с 1493 по 1525 г.), инкские правители пытались раздвинуть рубежи своего государства также и на восток. В северном Перу Уайна Капак сосредоточил всю военную мощь государства на покорении обитателей Восточной Кордильеры индейцев чачапоя. Эта победа вряд ли стоила затраченных усилий и стала возможна лишь потому, что инки действовали хотя и в лесистой, но все же в горной местности с умеренным климатом. Если какие-нибудь отряды и проникали в жаркую и влажную Амазонию, они гибли там или возвращались ни с чем. У современных индейцев восточного Перу, говорящих на языках группы пано, память об «Инке» до сих пор сохранилась в мифах. Этот «Инка» - жадный и злой людоед, у которого хитроумные первопредки племени похищают огонь, воду и прочие ценности.
Восточная граница была единственной, которая нуждалась в постоянной защите. Особенно сложным было положение в Боливии. Здесь с конца XV века племена гуарани достигли, продвигаясь на запад, подножья Анд. Эти воинственные индейцы стали совершать глубокие рейды и в горы. Обороняясь, инки возвели серию крепостей и соединили их тянущейся по гребням гор каменной стеной протяженностью почти 200 км. Подобная система укреплений не была новшеством: стены в Центральных Андах и раньше возводили не по периметру поселений, а на границах оазиса или долины. Подобные сооружения не отличались мощностью, имея скорее символическое значение. Инкская стена также была ниже роста человека и годилась лишь для отражения противника, не знакомого с искусством правильной осады. В Перу на обращенных к востоку склонах Анд инкские крепости не обнаружены, но они известны в северо-западной Аргентине, где завоеватели из Куско столкнулись с воинственными племенами диагита.
Тауантинсуйю - мировое государство
Инки называли свое государство Тауантинсуйю - «Четыре стороны света», или, точнее, «Четыре четверти», имея в виду четверти земного круга. В исходном значении термин «суйю» связан с небольшим миром сельской общины, в которой две половины («ханан» - верх и «хурин» - низ) в свою очередь делятся на два суйю. В каждом из четырех суйю общины Куско было определенное (и не во всех случаях равное) число айлью - подразделений, основанных на фиктивном или реальном родстве. Каждому айлью соответствовал свой азимут - исходящая из общего центра прямая, называвшаяся, как уже говорилось, секе. По мере того как инки завоевывали все более удаленные земли, границы между суйю продлевались, но сохраняли однажды заданное направление. Поскольку меридиональная протяженность империи намного превосходила широтную, а Куско находился у самых восточных пределов государства, по площади суйю оказались разновеликими. Чинча-суйю и колья-суйю охватывают большую часть территории империи к северо-западу и к юго-востоку от Куско, тогда как кунти-суйю (юг) и анти-суйю (север) - намного меньше.
Идея деления государства на четыре четверти, соответствующие странам света, коренилась, как только что было сказано, в традиционном членении земель общины Куско, возникшем еще в те времена, когда на месте будущей имперской столицы существовало всего лишь небольшое рядовое поселение. Американский археолог М. Андерс привела, однако, недавно данные в пользу того, что уже до инков концепция четырех суйю использовалась в горном Перу в качестве основы для той крупномасштабной территориально-политической организации, которая характерна для государств, а не племен или мелких вождеств. Оказалось, что в пределах основной территории государства Уари наиболее важные поселения расположены таким образом, что они вполне могли являться административными центрами четырех четвертей-суйю. Без опоры на письменные источники доказать такую гипотезу трудно, но следует учесть, что в начале XV века точно на этой же, ранее принадлежавшей Уари, территории располагался племенной союз Чанка, для которого подобное четырехчленное деление документировано сообщениями хронистов. (The nature of Wari, 1989. P. 44-46.) Самое любопытное заключается в том, что как раз в центре данной области, на пересечении границ, разделявших четыре суйю Чанка, инки возвели одну из своих наиболее значительных провинциальных столиц, Вилькас, и полагали при этом, что именно она, а вовсе не Куско, расположена в географическом центре их империи. Весьма вероятно поэтому, что правители Куско, создавая свое огромное государство, принимали во внимание тот административно-организационный и идеологический опыт, который был ранее накоплен в эпоху существования политических объединений с центром в долине Аякучо.
В центральном Перу, где располагались основные земли государства Уари и племенного союза Чанка, деление страны на четыре четверти сравнительно неплохо соответствовало особенностям ландшафта - расположению как плодородных долин, так и главных снежных вершин, которые считаются в Андах обителью божеств. Однако при перемещении центра системы далеко на восток, в Куско, реальная география централь-ноандской области оказывается в совершенно вопиющем противоречии с представлением о мире как четырехчленной структуре с осевой симметрией. Неудивительно поэтому, что в административной практике инков значение суйю было ограничено. Их роль была скорее идеологической. Деление на суйю, простирающиеся от центра в бесконечность, подчеркивало вселенский характер государства, его единственность и исключительность. Подобная установка не просто типична для любой империи, но и служит самым очевидным и обязательным признаком данного класса государств, найдя в древности свое классическое выражение в китайской концепции «Поднебесной». Земли, остающиеся за границами империи, рассматриваются либо как временно отколовшиеся и подлежащие включению в состав государств, либо как незначительные и малоценные земли «дикарей» и «варваров». Таким образом, сами древние перуанцы сознавали исторические масштабы происходивших событий, и характер их мировоззрения соответствовал политико-экономической реальности.
Внутри Тауантинсуйю не все территории были равноценны. Судя по археологическим и архивным материалам, ядро, или, скорее, «позвоночный хребет», государства составляли густонаселенные горные долины и котловины от бассейна Титикаки, а позже Кочаба-мбы, на юго-востоке до области вокруг Кито на севере. Здесь пролегала благоустроенная стратегическая дорога с рядом ответвлений, к ней тяготели центры ремесленного производства и склады. Между Кито и западным берегом Титикаки находились все те поселения, которые допустимо именовать городами. Что же касается долин Тихоокеанского побережья, то во многих из них влияние инков ощущается слабо. Доимперские традиции, по-видимому, господствовали и на некоторых южных окраинах. Хроники, однако, обращают мало внимания на особенности периферийных районов, перенося данные, характерные для центральных областей, на всю империю.
От завершения эпохи завоевания до начала междуусобицы и последовавшей за ней испанской конкисты прошло менее сорока лет. Все это время пришлось на царствование Уайна Капака. Именно при нем социально-хозяйственный механизм инкского государства заработал на полную мощность, раскрыв как свои слабые, так и сильные стороны. Империя достигла апогея развития, и начало ее заката совпало с вторжением чужеземцев. Индейцы запомнили Уайна Капака в роли устроителя и администратора, противопоставляя его в этом смысле Тупаку Юпанки, которого больше заботили чисто военные проблемы. (The Inca and Aztec states, 1982. P. 202.)
Привилегированный слой Тауантинсуйю
Мы подошли к центральной для нас теме - характеристике инкского общества. Здесь интересны прежде всего организация управления подчиненными территориями, формы собственности и социально-имущественная структура. Начнем с положения привилегированных слоев.
В Тауантинсуйю имелись две группы знати, весьма неравные по численности: столичная и провинциальная. Представители первой получали назначения на самые высокие посты в армии и государстве и считались прямыми (по мужской линии) потомками Манко Капака - легендарного инкского первопредка. В 1603 г. насчитывалось 567 человек подобного ранга - как полагают, примерно столько же, что и к началу конкисты. (Handbook, 1946. P. 258.)
Цифра эта достаточно интересна сама по себе. Р. Адамс, например, приводит данные в пользу того, что община, связанная с определенной территорией, наиболее устойчива при численности порядка четырехсот человек. При дальнейшем росте и в случае обладания особым, элитарным статусом территориальная замкнутость перестает быть значимым элементом самосознания, и община превращается в страт, класс, противостоящий другим уже не в этническом, а лишь в социально-имущественном отношении. (Adams, 1975. P. 252-253.)
Инкское общество находилось где-то на пороге перехода от общинно-родственной формы определения социальных связей к сословно-классовой. Правящая группа в нем являлась одновременно кастой и этносом. В индейских догосударственных обществах внутри- и межобщинные отношения находят свое самое яркое выражение (и тем самым закрепляются как должные, утвержденные волею божественных первопредков) во время так называемых переходных обрядов - посвятительных и поминальных. У инков такие обряды были переосмыслены и использованы для закрепления уже не половозрастных или этнических, а социально-кастовых различий. Так, у многих южноамериканских племен прошедшим инициацию юношам вставляют в мочки ушей большие деревянные диски. В государстве инков огромные ушные вставки из золота превратились в знак принадлежности к столичной аристократии (испанцы называли этих людей «орехоны», от «ореха» - «ухо»). Многие индейцы делают из останков умерших реликвии, используемые в ежегодных обрядах. Инки превратили почитание мумифицированных останков своих вождей, а позже императоров, в государственный культ. Важный шаг на пути преодоления этнической замкнутости был сделан еще при Пачакути благодаря предоставлению десятку живших в районе Куско мелких «племен» статуса «инков по привилегии». Это не только позволило восполнить недостаток в управленческих кадрах, но и ускорило переосмысление понятия «инки» как явления социального, а не этнического. Однако полного растворения инкской общины внутри правящего слоя Тауантинсуйю до самого появления конкистадоров все же так и не произошло.
Столичная аристократия являла собой лишь небольшую часть привилегированного слоя империи, в основном состоявшего из провинциальных вождей и старейшин. Степень знатности определялась местом человека в общинно-родовой структуре того или иного этноса и была неотъемлема от положения возглавляемой им группы.
Как и во всех древних обществах, главной производственной и социальной ячейкой в Перу была крестьянская община. Общины входили в состав иерархических объединений, но самостоятельно решали внутренние дела. Иерархия строилась на дуальной, двоичной основе: каждое объединение состояло из двух неравноценных по значимости половин. Главы отдельных общин и их объединений любого уровня и представляли собой аристократию. При инках эти люди назывались курака. Статус курака был наследственным.
После образования империи провинциальная знать свои традиционные привилегии в целом сохранила, и лишь вожди, оказавшие инкам сопротивление, были отстранены от власти, а некоторые убиты. Так, взятого в плен правителя колья принесли в жертву солнцу в Куско. Казнили и сдавшихся после трехлетней осады вождей Уарко в упоминавшейся долине Каньете. Однако лояльных курака инки всегда оставляли на своих местах. Те, кто благополучно прошел первоначальную «чистку», в дальнейшем смело передавали свои полномочия сыновьям. Хотя новые курака считались принявшими должность лишь после утверждения в Куско, Инка не вмешивался здесь в вопросы наследования. Случайные люди низкого происхождения могли получить назначение на ответственный пост главным образом в тех районах, где до появления инков политическая иерархия была развита слабо. Только центральной администрацией решался вопрос об утверждении кандидата на высшую провинциальную должность. Родственных связей здесь оказывалось недостаточно, и от претендента требовалось доказать определенную компетентность.
На положении отдельных слоев провинциальной знати инкское завоевание сказалось по-разному. Заняв административные посты и чувствуя отныне за собой всю мощь государственного аппарата, а в конечном счете - и вооруженной силы, курака стали меньше зависеть от поддержки подчинявшихся им общинников и вождей более низкого ранга. Но если тех, кто оказался на нижних этажах административной пирамиды, это превратило в простых исполнителей спущенных сверху решений, то главы крупных вождеств; приобретя функции провинциальных наместников, наоборот, укрепили свою самостоятельность. Правда, до тех пор, пока империя оставалась богатой и сильной, эта самостоятельность не слишком бросалась в глаза, оставаясь как бы в потенции.
В отличие от полунезависимых правителей завоеванных ацтеками городов Мексики высшая провинциальная знать инкской империи не столько выказывала признаки неповиновения власти Куско как таковой, сколько участвовала в политических интригах, касающихся судеб царского дома. Еще меньше ставилась под сомнение сама имперская идея. Так, в годы правления Тупака Юпанки восстали колья, но их предводитель, вместо того чтобы объявить независимость, принял имя Пачакути и провозгласил себя «новым Инкой». (Julien, 1983. P. 257.)
Каждая провинция Тауантинсуйю обладала собственной самобытной культурой. На Титикаке археологи обнаружили, что распространение типов местной керамики точно совпадает с административными границами. Тем не менее, экономика подчиненных андских вождеств была тесно связана с общеимперской. Если у ацтеков дело ограничивалось данническими обязательствами завоеванных городов, то в Андах сотни тысяч людей оказывались вовлечены в осуществление проектов, исполнение которых непосредственно контролировалось из столицы.
Но хотя курака и были включены в общегосударственную структуру, это не мешало им в качестве законных уполномоченных центра организовывать хозяйственную жизнь на местах и копить собственные богатства. Поэтому развал империи не повлек за собой кризиса в ее отдельных провинциях. Услышав о пленении Атауальпы, часть местных лидеров расчетливо встала на сторону конкистадоров, предполагая либо добиться самостоятельности, либо обеспечить для себя привилегированное положение в той новой системе, которая придет на смену прежней. Получалось, что дальновидные курака сперва использовали инков для укрепления собственного положения внутри провинций, а теперь решили войти в такие же отношения с испанцами. Попытка эта увенчалась временным успехом, ибо поначалу лет на двадцать провинциальные вожди обеспечили себе значительную самостоятельность. Лишь со второй половины XVI века испанская корона устанавливает реальный контроль над населением Центральных Анд.
Курака выказывали открытое недовольство властью Куско главным образом до тех пор, пока оставались сомнения в прочности нового государства. В царствование Пачакути против него, например, устроили заговор жившие к северо-востоку от столицы индейцы куйо. Подобные заговоры и мятежи подавлялись безжалостно. Однако жестокий разгром восстаний у инков сочетался с привилегиями для добровольно подчинившихся. В целом поэтому между аристократией Куско и лидерами провинций сложились отношения скорее сотрудничества, чем вражды.
Те изменения в положении курака, которые произошли с приходом инков, хорошо прослежены на примере народа уанка в центральной области горного Перу (верховья реки Мантаро). (D"Altroy, Hastof, 1984; Earle et al, 1986; Inca ethnohistory, 1987. P. 78-102, 14-46.) Уанка говорят на самом южном из диалектов группы кечуа В/I. В XIV - первой половине XV века уанка вели междуусобные войны, в результате которых более слабые вождества постепенно поглощались более сильными. К приходу инков (около 1460 г.) крупным местным правителям подчинялось по 15-20 тыс. человек, одному самому влиятельному, возможно, до 30-40 тысяч. Население все больше стягивалось в столичные городки, насчитывавшие до 10 тыс. жителей. Включив территорию уанка в состав империи, инки создали административную систему с учетом исторически сложившегося деления. Не имея в достаточном числе собственных административных кадров, они на все посты в управлении назначили традиционных вождей. При этом тяжесть повседневной организационной деятельности легла на плечи низшего персонала, а большинство привилегий получила высшая знать. Аристократы уанка стали жить в каменных зданиях, построенных в духе имперской архитектуры Куско, употреблять посуду в инкском стиле, носить одежды из драгоценной ткани кумби. По отзывам очевидцев, подобная шерстяная материя была мягкой как шелк; секрет ее выделки утрачен. Находившиеся в распоряжении верховных вождей уанка мастерские получили право на централизованное снабжение оловом, необходимым для производства бронзовых орудий и инструментов. Что же касается низших управляющих, то заботы об их стадах и посевах были переложены на рядовых общинников, однако при обработке государственных полей непосредственные организаторы (сотские) трудились вместе со своими подчиненными. Эти низшие курака не принадлежали к общеимперской «номенклатуре» и были соответственно лишены подобающих знаков престижа (кумби, золото, дома из шлифованного камня и т. п.), т. е. их бытовое положение не отличалось существенно от положения крестьян.
Если в доинкский период уанка оставались разобщены, то теперь открылся путь к объединению этого народа и к соответствующему усилению могущества верховных вождей. Инки учредили общепровинциальную столицу не в одном из существовавших раньше городков, а в построенном на пустом месте новом административном центре Хатун Хауха («хатун» значит «главный», «великий»; Хауха - другое название области Уанка). Одной из целей этого могло быть стремление подорвать традиционные устои власти. В провинции Колья, например, где общепровинциальная столица возникла до инков, они перенесли город на прежде не-обживавшийся участок. Однако в случае с уанка и с другими политически раздробленными народами (а таковых в середине XV века в Андах было большинство) инки объективно способствовали формированию местной государственности. При спонтанном развитии государства появление на ранее пустовавшей нейтральной земле новой общеплеменной столицы - характерный процесс, связанный с укреплением центральной власти. Так возник, например, Монте-Альбан в Оахаке. Надо сказать, что и гораздо позже, в Новое время, имперские власти, «подтягивая» более отсталые области к некоему среднему уровню и насаждая там сверху определенные политико-административные структуры, не раз, вопреки своей воле, содействовали консолидации населения в отдельных провинциях, что облегчало его дальнейшую борьбу за национальную независимость.
О росте богатства и влияния провинциальной знати при инках свидетельствуют и данные о погребениях этого периода. Те же колья, как мы помним, отнюдь не были верными союзниками инков, сопротивляясь установлению власти Куско при Пачакути и восставая при Тупаке Юпанки. Тем не менее именно инкским временем датируется роскошный некрополь в Сильюстани, где хоронили аристократов, живших в провинциальной столице Хатун Колья. (Julien, 1983. P. 253-254.) По обычаю аймара, усыпальницами знатных персон служили высокие башни (чульпы), но теперь они строятся не из грубых булыжников, а из гладко отесанных каменных блоков в характерной для Куско трудоемкой, но дающей высокий эстетический эффект технике.
Говоря о положении местной элиты под властью инков, нельзя оставить без внимания этнический аспект их взаимоотношений. Сыновей курака посылали в качестве почетных заложников в Куско, так что ко времени Уайна Капака многие представители провинциальной знати успели подростками пожить в столице, усвоить там кусканский диалект языка кечуа, обычаи и мировоззрение инков. Курака были обязаны и впоследствии регулярно посещать столицу. Если курака имел нескольких наследников, предпочтение отдавалось прошедшему курс обучения в Куско. Таким образом, правящий класс в провинциях в культурном отношении все больше сближался с собственно инками, В период расцвета империи ассимиляция, по-видимому, не вызывала противодействия, поскольку интересы местных вождей и столичной знати во многом совпадали. Утрачивая прежнее этническое самосознание, курака все больше превращались в представителей «новой исторической общности людей», как сказали бы мы сейчас.
Административная система
Инки несколько изменили и упорядочили соподчиненность провинциальных вождей, введя управление на основе десятичной административно-иерархической системы. Две самых низших ступени (руководители 5 и 10 домохозяйств) не были наследственными, и их занимали общинники. Сотня» (пачака), тысяча (уаранга) и десять тысяч (хуну) домохозяйств подчинялись местным курака, хотя в редких случаях власть над хуну получал по воле Инки какой-нибудь низкорожденный выдвиженец. До открытия архивных документов сообщения хроник о существовании в Тауантинсуйю подобной искусственно сконструированной иерархии по понятным причинам подвергались сомнению. Совершенно ясно, что с точностью выдержать на практике десятичный принцип в администрации невозможно. Инки, однако, не выходя за пределы разумного, стремились приблизиться к этому идеалу. (Inca ethnohistory, 1987. P. 22; The Inca and Aztec states, 1982. P. 119-151.)
Главной административной единицей в государстве стала долина, или провинция (уамани), ограниченная природными и традиционными этническими рубежами. Провинция, опять-таки с учетом прежних этноязыковых делений, обычно состояла из двух, трех или четырех частей, которые в южных и центральных районах империи назывались сая. Число домохозяйств в каждой из них должно было соответствовать хуну (10 тысячам). Чтобы добиться этого, инки по мере необходимости соединяли под одним управлением более мелкие этнические группы и расчленяли большие. Если даже достичь идеала в 10 тысяч домохозяйств и не удавалось, количество жителей в каждом сая оказывалось по крайней мере однопорядковым. С десятичными подразделениями более низкого ранга решить вопрос было проще, ибо здесь не требовалось менять этнические рубежи. В области Чупачу, например, кураке низшего ранга передавали под начало столько деревень (от 1 до 5), сколько соответствовало ста домохозяйствам. В ходе переписей населения учитывались происшедшие демографические изменения и в систему административных делений вносились требуемые поправки.
Архивные документы свидетельствуют о сочетании десятичного принципа с четвертичным. В упоминавшихся отчетах о распределении работников из Чупачу близ Уануко встречаются группы по 40, 200 и 400 человек, а общее число мобилизованных несколько превышает 4000. От имени Инки в Чупачу были назначены четыре главных курака, каждому из которых следовало руководить одной уаранга, т. е. тысячью домохозяйств, или примерно пятью тысячами человек. По-видимому, значение числа 4 определялось традиционным для народов Анд делением общины на четыре суйю.
Не исключено, что если бы в нашем распоряжении оказались статистические материалы по всем провинциям Тауантинсуйю, мы обнаружили бы в них и другие отклонения от единого десятичного стандарта. Однако ясно, что в любом случае инки вели у четно-контрольные операции на основе заранее выбранных постоянных числовых показателей. Это облегчало планомерное использование ресурсов как на местах, так и в масштабах государства. Характер административного районирования свидетельствует о том, что инки твердо контролировали жизнь провинций и не боялись менять традиционные устои, если того требовали интересы центральной власти, хотя и не перекраивали свою административную карту без необходимости.
Общинный сектор экономики
В социально-хозяйственной системе инкского государства выделяется несколько подразделений, секторов. Их можно обозначить как общинный, государственный, корпоративный и храмовый. Начнем с общинного сектора, который в доинкский период занимал господствующее положение, но затем все более отступал, теснимый другими.
Традиционное крестьянское хозяйство принято считать натуральным, но в отношении древнего Перу это, по-видимому, верно лишь с существенными оговорками. Мы уже писали о специализированных поселениях рыбаков, ремесленников или людей, занимавшихся выращиванием определенных сельскохозяйственных культур. Сложный и менявшийся от века к веку характер имели хозяйственные взаимоотношения земледельцев и пастухов. Исследование подобных вопросов лежит за пределами нашей темы. Достаточно сказать, что отдельное домохозяйство в Центральных Андах редко являлось вполне самодостаточным. Тем не менее община в целом и уж во всяком случае сельское население отдельного района вполне могли сами обеспечить себя всем необходимым, в том числе и наладить доставку изделий, сырья и продуктов, которые в данной зоне не производились. Неправомерность связанной с именем К. Виттфогеля теории, согласно которой деспотическая власть в древних обществах укрепилась благодаря своей способности организовать крупномасштабное освоение новых земель, опровергается буквально на каждом шагу. Недавно, например, удалось выяснить, что грядковые поля в бассейне оз. Титикака продолжали обрабатываться и после гибели тиауанакской цивилизации, а освоены были, скорее всего, до ее возникновения. (Graffam, 1989.) Иначе говоря, для проведения сложных мелиоративных работ вовсе не требовалось государственное вмешательство - все это было под силу отдельным общинам. Если крестьянство и нуждалось в надобщинных институтах, то главным образом для организации обороны и удовлетворения религиозных потребностей. Напротив, все стоявшие над общиной уровни иерархии от местных вождей до империи экономически зависели от нее и эксплуатировали труд крестьян.
При инках существовали две главные формы подобной эксплуатации. Первая - регулярные отработки на полях, принадлежавших «Инке», «солнцу» и курака. Под полями «Инки» в хрониках, по-видимому, подразумеваются государственные земли, а поля «солнца» - это земли как старых местных, так и основанных инками новых храмов. Хроники единодушны в том, что поля «Инки» и «солнца» охватывали две трети обрабатывавшихся крестьянами земель и лишь оставшуюся треть общинники использовали для собственных нужд. В то же время об обработке земель курака хронисты пишут мало. На практике положение не всегда совпадало с этой нормой и наверняка различалось по отдельным провинциям. Так, в долине Чинча на южном побережье Перу земли местной знати в полтора-два раза превышали по площади земли «Инки», а большая часть земли вообще оставалась в непосредственном владении общин (последний вывод, впрочем, зависит от ряда допущений при истолковании архивных документов). (Moore, 1958. P. 37.) Можно думать, что наиболее тяжелой государственной эксплуатации подвергалось население горных районов, жившее поблизости от основных административных центров, тогда как на окраинах соответствующие нагрузки были не столь значительными.
Исследование архивных документов показывает, что на провинциальном уровне повинности распределялись достаточно равномерно, так что все селения и домохозяйства оказывались в примерно одинаковом положении. При этом обязанность трудиться часть времени в пользу государства касалась не только полевых работ, но и домашнего ремесла, занятий охотой и собирательством. Так, судя по неоднократно упоминавшимся докладным запискам испанских чиновников, посетивших в середине XVI века деревни индейцев чупачу, из Куско и из провинциальной столицы Уануко Пампа сюда приходили дотошные, детальные разнарядки на все изделия и продукты труда местных крестьян. Через глав уаранга (тысяцких) задания доводились до сведения сотских, а те уже занимались непосредственным распределением трудовых «уроков» по семьям.
Вторая форма эксплуатации крестьян-общинников - это так называемая мита - периодическая мобилизация части населения с отрывом от постоянного места жительства и обычно от сельскохозяйственного производства. К подобным методам обращались, если надо было осуществить проекты, которые требовали единовременных усилий массы людей. Речь идет в первую очередь о строительных работах. Именно с помощью миты создавались в древнем Перу дороги, магистральные каналы, крепости и прочие трудоемкие сооружения. Археологические и исторические материалы показывают, что инки крайне расточительно расходовали поступавшие в их распоряжение трудовые ресурсы, и их практика ничем не отличалась в этом смысле от практики всех прочих древних и новых режимов, основанных на административно-командной системе.
Характерная особенность инкской архитектуры - использование многотонных и подогнанных один к другому каменных блоков. Камни такого размера и веса обнаружены в Тиауанако и на некоторых «чавиноидных» памятниках севера горного Перу, но в целом для строительной техники доинкской эпохи они представляют исключение, тогда как теперь становятся типичны. Если учесть, что инки осуществляли свои строительные проекты в течение месяцев и лет, а не десятилетий, то станет ясно, насколько большим должно было быть число работников. Господствующую над Куско крепость Саксауаман, например, возводили, согласно принятым традиционным данным, 30 тысяч человек. (Handbook, 1946. P. 268.) Случалось, что построенный ценой колоссальных усилий грандиозный объект вскоре после его завершения разрушали или забрасывали по прихоти повелителя. Так, после упоминавшегося восстания индейцев куйо Пачакути не только предал огню их собственные поселения, но и велел разрушить им же самим построенный на земле куйо огромный дворец и церемониальный комплекс Писак. (Recent studies in Pre-Columbian archaeology, 1988. P. 474.) Существует предположение, что именно после этого и был отдан приказ о сооружении новой резиденции в Мачу-Пикчу. Тупак Юпанки, воюя с вождями Уарко в долине Каньете, потребовал возвести для себя Новый Куско (Инка Уаси). На площади почти в квадратный километр здесь располагались склады, дворец, дома знати и челяди, укрепления, множество ритуальных построек. Все это было брошено, как только осада Уарко закончилась. (Hyslop, 1985. P. 12, 33.) Конечно, Инка Уаси обеспечил армии Куско надежный тыл, однако усилия, затраченные на его возведение, совершенно несоразмерны с достигнутыми преимуществами.
Надо сказать, что хотя циклопические постройки инков и упоминаются эпизодически в характерных для нашего времени «новых» мифах (неизвестная высокоразвитая техника, космические пришельцы и т. п.), особого распространения эти сюжеты в данном случае не получили. Слишком хорошо известны карьеры, где инки вырубали блоки, и пути, по которым камни транспортировали на строительные, площадки. Устойчива лишь легенда о том, будто между плитами нельзя просунуть и иглу - так плотно они подогнаны. Хотя зазоров между блоками сейчас действительно нет, причина здесь кроется не в тщательной подгонке, а всего лишь в естественной деформации камня, заполнившего со временем все щели. Инкская кладка как таковая довольно примитивна: блоки нижнего ряда подгоняли под верхние, действуя методом проб и ошибок.
Как ни тяжела была инкская мита, она явно не переходила границы, за которой могла подорвать способность общин прокормить себя. При наборе в строительные бригады мобилизовывалось не все подряд мужское население отдельных районов, а лишь определенный процент людей в каждой тысяче и сотне. Достоверных данных о восстаниях, вызванных призывом на государственные работы, нет. По архивным документам известно, что в провинции Лупака, например, члены 6 из 20 тысяч домохозяйств призывались на государственную барщину. Эта цифра была бы велика для единовременной мобилизации, но поскольку речь идет о всем периоде инкского господства, она представляется весьма умеренной.
Испанцы, унаследовав систему миты, ужесточили эту форму эксплуатации. Они стали обеспечивать таким путем рабочую силу для серебряных рудников, где многие, индейцы просто гибли. При инках же обслуживание рудников не отражалось существенно на распределении рабочей силы. Так, в списке из Чупачу отправляемые за пределы области рудокопы составляют менее 1/20 части мобилизованных.
Империя вела непрерывные войны, то расширяя свою территорию, то подавляя восстания уже подчиненных народов, и поэтому нуждалась в многочисленной армии. Срочная военная служба являлась еще одной повинностью, ложившейся на плечи крестьян. Согласно хронике М. де Муруа, в армию забирали физически наиболее развитых мужчин в возрасте 25- 50 лет, а в качестве оруженосцев - 18-25-летних юношей. (Homenaje a F. Marquez-Miranda, 1964. P. 83-104.) О том, сколько лет длилась служба, и о размере армии точных данных нет. В архивных документах постоянно упоминаются как люди, мобилизованные для несения военной службы разных видов, так и работники, занятые изготовлением оружия и обмундирования. Ясно, что инкская армия не была простым ополчением и снабжалась централизованно.
Государственный и корпоративный секторы
Даже если крестьяне трудились в пользу государства большую часть своего времени, они не были работниками государственного хозяйства, сохраняя известную правовую и экономическую независимость. Мобилизация общинников проходила в порядке очередности, сама мита являлась традиционным институтом, известным уже создателям первых перуано-боливийских цивилизаций. Постепенно, однако, все больше людей полностью исключалось из общинного сектора и, теряя самостоятельность, переходило в другие, прежде всего в государственный. Инка обладал правом передавать под прямое управление Куско любые группы общинников, но нет ни одного указания на случаи обратного превращения в общинников «государственных людей». К началу конкисты не менее пятой части населения империи уже утратило статус «свободных» общинников.
Государственный сектор охватывал почти все виды хозяйственной деятельности: земледелие, скотоводство, ремесло, управление. Рост производства на общеимперском уровне шел преимущественно через расширение именно государственного хозяйства. В частности, администрация Куско руководила освоением целинных и залежных земель и распространением скотоводства на новые территории. Все, кто был вынужден принять участие в подобных программах, теряли прежнюю свободу действий и превращались в зависимых работников. Обычно это выражалось в получении от государства части произведенной продукции (например, шерсти) в качестве благодеяния, за которое предстояло расплачиваться дальнейшим трудом.
Рядом с государственным сектором все явственнее выделялся еще один, который было бы соблазнительно назвать частным, если бы в инкском обществе вообще существовал институт частной собственности как таковой. В действительности речь всегда может идти только о правах и имуществе определенных родовых групп, так что правильнее именовать подобную собственность корпоративной.
Корпоративный сектор пополнялся за счет работников и земель, переданных государством во владение отдельным представителям провинциальной знати в награду за те или иные услуги с их стороны. Подобное владение не накладывало на кураку каких-то особых ответных обязательств по отношению к центральной власти, за исключением, разумеется, обязательства и дальше сохранять верность Инке. Во многих случаях Инка, по-видимому, лишь подтверждал традиционные права курака, которыми они обладали и раньше. В то же время курака не пользовался своими землями и работниками вполне единолично, выступая скорее от имени целой группы знатных лиц, связанных с ним родством. Об имущественных взаимоотношениях внутри таких родственных групп известно мало, хотя дальнейшее изучение архивных документов наверняка поможет здесь многое выяснить. Пока невозможно сказать и то, насколько велики были владения знати. Во всяком случае даже представители низшего слоя курака обладали втрое и вчетверо большим количеством земли и скота, чем приходилось на долю рядового домохозяйства. Об этом известно по документам 1591 г. из провинции Кольягуа на юге Перу, где имущественное расслоение в то время, по-видимому, оставалось примерно на том же уровне, что и до прихода испанцев (Tomka, 1987.). Можно полагать, что при инках расширение корпоративного сектора шло прежде всего за счет роста владений высшей знати, особенно столичной.
Процесс этот развивался по мере экспансии инкского государства и определялся принятым у инков порядком престолонаследия. Как и в целом ряде других обществ, высокое положение в иерархии было связано в Андах с возможностью иметь большое количество жен и наложниц. Соответственно Великий Инка (Сапа Инка) оставлял после себя многочисленное потомство. Верховную власть принимал один из сыновей. Выбор престолонаследника в принципе зависел от воли отца, хотя на практике на него оказывало влияние соотношение сил между боровшимися за власть группировками. Считается, например, что Тупак Юпанки добился престола благодаря поддержке жрецов с побережья и против воли Пачакути. (Recent studies in Andean prehistory and protohistory, 1984. P. 161.) Новый правитель наследовал, однако, лишь трон, тогда как имущество отца передавалось остальным детям и женам, имевшим в свою очередь многочисленных родственников. Они образовывали объединение, называвшееся панака. Панака должна была заботиться о мумии умершего Инки, но фактически организовывала выделившееся из государственного сектора корпоративное хозяйство. Новый Инка, помня о своих наследниках, старался обеспечить их землей и имуществом, которые в будущем принадлежали бы основанной им панаке, а не государству. Собственность панак находилась вне общего реестра, составленного для четырех суйю, и соответствующие работники не включались в переписи.
Новые панаки возникали и в ранний период инкской истории, но как их размеры, так и запросы их членов были в то время невелики. Земли для них изыскивали неподалеку от города, обрабатывали их сами же инки. С созданием империи масштабы всех процессов неизмеримо выросли.
Вполне вероятно, что институт панак получил столь большое развитие потому, что на Пачакути, заложившего основы имперской системы, оказал влияние пример царства Чимор. Первые правители столицы Чимор Чан-Чана, основанной в IX - X веках н. э., владели лишь долиной реки Моче, севернее устья которой находился город. Из археологических данных и генеалогических преданий следует, что на протяжении нескольких поколений цари Чимор пользовались одной и той же резиденцией. После же того как началось возвышение государства, каждый новый правитель стал строить собственную резиденцию рядом с предыдущей, а старая превращалась в место захоронения умершего властелина и, видимо, в его заупокойный храм. За остававшимися обитателями старой резиденции, скорее всего, сохранялись работники и особые приписанные к соответствующему хозяйству земли недалеко от Чан-Чана.
В перспективе институт панак создавал ощутимую угрозу для централизованной государственной организации. Хотя в общеперуанском масштабе значение этой формы собственности оставалось, по-видимому, невелико, в столичном районе - стратегически наиболее важном - государство постепенно утрачивало прямой контроль над земельными ресурсами.
Храмовый сектор
Четвертый социально-экономический сектор инкской империи - храмовый. Храмы играли огромную и все более разветвленную роль в хозяйственно-политической структуре государства, являя собой реальную альтернативу царской власти. Наиболее мощным организмом такого рода был храм Пачакамака на центральном побережье. Уже на начальном этапе инкской экспансии его влияние было столь велико, что могло, как уже говорилось, даже отразиться на выборе государственного языка Тауантинсуйю. Союз инков с ичма (как назывался народ, на чьей территории находился Пачакамак) укрепился в период борьбы с царством Чимор и оставался нерушимым до самого прихода испанцев.
Подобно жрецам Дельфийского оракула, свое влияние на политические дела жрецы Пачакамака и других перуанских храмов практически осуществляли через пророчества и их толкования, которые необходимо было получать и правителям, и частным лицам, если те намеревались приступить к какому-либо важному предприятию. Включение новых территорий в сферу прямого воздействия храмового центра происходило путем основания дочерних оракулов. Их жрецы вещали от имени сверхъестественных персонажей, считавшихся родственниками верховного божества. Так, известны храм жены Пачакамака и храмы четырех его сыновей, а также святилища сыновей божества Катекиль, чей храм располагался в горной области Уамачуко (La frontera del estado inca, 1988. P. 119; Recent studies in Andean prehistory and protohistory, 1984. P. 159-175.). Основанные вокруг храмов хозяйства посылали часть своих доходов в центр, а часть - оставляли себе. Судя по археологическим данным, становление сети дочерних святилищ происходило независимо от деятельности инкской администрации и даже охватывало территории, инкам не подчинявшиеся. Известно, например, о деятельности пачакамакских жрецов на побережье Эквадора. В то же время некоторые храмы были основаны Пачакамаком в середине XV века как раз на тех землях, которые инки готовились захватить. Это могло быть попыткой закрепить за собой возможно более обширную сферу влияния, но могло и отражать координацию усилий Пачакамака и Куско по установлению общей гегемонии.
Помимо Пачакамака, особенно крупные храмовые хозяйства существовали в области Куско и на Боливийском плоскогорье. Их активно поддерживал Пачакути, тогда как интересы Тупака Юпанки были сосредоточены на побережье. Временами у отдельных храмов возникал с царской властью острый конфликт. Так, жрецы упоминавшегося божества Катекиль на севере Перу пытались через пророчества определенного рода вмешаться в борьбу претендентов на власть в государстве. В результате храм Катекиль был сожжен, хотя хронисты расходятся во мнениях, было ли это сделано по приказу Атауальпы (что вероятнее) или Уаскара.
Точное определение размеров храмовой собственности в древнем Перу - работа будущего, требующая изучения большого количества документов. Не исключено, что храмовый сектор в экономике соперничал с государственным и превосходил по значению корпоративный. Источники упоминают, например, миллион лам, принадлежавших «солнцу», т. е. в данном случае, скорее всего, храмам солнца (Murra, 1978. P. 102.).«Солнцу», как уже говорилось, шел, по утверждению хроник, и урожай с третьей части земель.
Янакона и аклья
В Тауантинсуйю было несколько категорий трудящегося населения, полностью исключенного из общинного сектора. Это янакона, аклья, камайок и митмак, причем принадлежность человека к одной из этих категорий могла сочетаться с принадлежностью к другим. Рассмотрим их по порядку.
Начнем с янакона. В колониальный период этим термином стали обозначать всех оказавшихся в городах индейцев, не подлежащих ни призыву на общественные работы, ни обложению податями, но зато лично зависимых от своих хозяев. И. М. Дьяконов включил бы, надо полагать, янакона в категорию «подневольных работников рабского типа», хотя рабами в обычно принятом, узком смысле янакона ни при испанцах, ни при инках ни в коем случае не являлись. Все же янакона Тауантинсуйю либо были полностью лишены средств производства, либо по крайней мере утратили те освященные традицией права на обрабатываемую ими землю, которыми располагали общинники.
В отличие как от крестьян, так и от знати янакона стояли вне системы общинно-родовых связей, определявшей место человека в древнеперуанском обществе. Многие янакона обслуживали представителей провинциальной и столичной элиты, входили в состав их челяди. Янакона отдавали также в храмовые хозяйства или назначали для обработки полей, урожай с которых шел в закрома государства или (что более типично) отдельных панак. В последних случаях, правда, перевод в разряд янакона бывал массовым и эти люди сохраняли общинную организацию. Есть мнение, что именно стремление обеспечить рабочей силой корпоративные хозяйства стало причиной развития «янаконажа» в инкском государстве. (Rostworowski, 1962.) Но не менее вероятно, что еще задолго до инков янакона были прежде всего храмовыми служителями, ибо храмовое хозяйство наверняка оформилось раньше дворцового. Интересно, что у индейцев такана, живущих у восточных подножий боливийских Анд, словом «янакона» обозначают жреца, шамана - возможно, в значении «слуга божества».
В сравнительно отдаленных от столицы провинциях янакона составляли незначительную часть населения, вряд ли больше трех-пяти процентов. Поскольку, однако, положение янакона было наследственным, а люди, предки которых не имели данного статуса, могли по разным причинам приобретать его, доля янакона среди индейцев Центральных Анд постепенно росла. Особенно много янакона оказалось сосредоточено в районе Куско. В янакона порой превращали военнопленных или мятежников, но эта категория пополнялась и за счет обычных общинников.
Однозначно охарактеризовать условия жизни янакона невозможно. Многие из числа личных слуг действительно занимались черной работой («яна» значит «черный» на кечуа, хотя подлинная этимология термина с этим словом вряд ли связана), но некоторые достигали важных постов. Так, именно янакона был поставлен Уайна Капаком управлять недавно завоеванной областью Чачапояс. Не менее высокие назначения получили несколько янакона после завоевания инками побережья. (Julien, 1988. P. 272; Rostworowski, 1972. P. 261.)
Патриархальные рабы, в той или иной мере близкие к янакона, существовали в любых догосударственных, но стратифицированных обществах. Поэтому неудивительно, что испанские документы свидетельствуют о наличии янакона в доинкский период по крайней мере в вождествах аймара на берегу Титикаки. Однако там на них приходилось лишь немногим более одного процента жителей, причем статус отца наследовал только один из сыновей, а остальные вливались в состав общин (Murra, 1966.).
Близкую к янакона категорию работников, точнее работниц, образовывали у инков аклья (или акльякуна, акльякона, если сохранять в транскрипции показатель множественного числа) - «избранные». В провинциях ежегодно отбирали девочек, формально предназначенных для служения «солнцу». Большинство аклья не исполняло, однако, жреческих обязанностей, а занималось в своих «монастырях» (как называли дома аклья испанцы) прядением и ткачеством. Престижность карьеры аклья давала инкам возможность, не создавая лишнего социального напряжения, мобилизовывать для нужд государственного сектора десятки тысяч дополнительных рабочих рук. По данным одной из хроник, институт аклья существовал и в государстве Чимор. Роспись на сосуде культуры мочика изображает ткацкую мастерскую со множеством работниц и другими персонажами, по-видимому, администраторами. Не исключено, что перед нами первое свидетельство о существовании аклья, относящееся, таким образом, к V веку н. э.
Аклья входили и в состав челяди. Кусканские аристократки имели в услужении десятки аклья точно так же, как их мужья получали слуг - янакона. Мужчинам янакона в вознаграждение за службу предоставляли жен из числа аклья, независимо от того, были ли эти янакона уже женаты или нет. Вступавшие в подобный брак происходили чаще всего из разных провинций и оказывались теперь в смешанной кечуаязычной среде. Они и их дети пополняли ряды той быстро растущей группы, в которой этническое сознание совпадало с чувством принадлежности к надэтнической имперской общности.
Еще один обширный контингент работников государственного, корпоративного и храмового секторов составляли камайок - специалисты-профессионалы. Подобно янакона, они лично, а не опосредованно через общину зависели от администрации. Нередко их переселяли из разных мест в крупные центры и в новые основанные инками города. В царстве Чимор на положении камайок находились, по-видимому, ремесленники Чан-Чана. Все камайок обладали какой-нибудь квалификацией, будь то умение выплавлять медь, выращивать коку или истолковывать «узелковое письмо» кипу. Их профессиональные навыки ценились, но в определенном смысле и препятствовали карьере. Личные слуги из числа янакона обладали большими шансами пробиться на административные посты, чем камайок со своей пусть высокой, но слишком узкой квалификацией. В основном камайок состояли на казенном довольствии. В горных районах им выделяли участки для ведения подсобного хозяйства, но материей для изготовления одежды всегда снабжали с государственных складов.
Камайок - наименее изученная группа населения древнего Перу. Недостаточно выяснены источники ее пополнения, численность. В списке мобилизованных из Чупачу из четырех тысяч человек ремесленники и другие квалифицированные специалисты составляют примерно треть. Неясно, однако, означал ли для всех из них призыв на государственные работы окончательный или лишь временный переход в новую социальную категорию. Возможно, что эти люди занимали особое положение изначально, еще оставаясь в структуре местной общинной организации.
Типичные формы инкской керамики. Справа в середине ритуальный кубок керо. Слева вверху характерный для инков сосуд для хранения жидкостей. Эта форма появилась в имперскую эпоху и часто копировалась ремесленниками завоеванных провинций, став своего рода знаком подчинения власти Тауантинсуйю.
В разных районах Центральных Анд доля квалифицированных специалистов среди государственных работников не была одинаковой. За пределами столицы и главных провинциальных центров больше всего ремесленников работало на побережье, где они составляли пять-шесть процентов населения. (Ramirez, 1982. P. 124.) Ремесленным трудом занималось большинство жителей Чан-Чана. По своему положению эти люди были определенно близки инкским камайок. Именно побережье и некоторые горные области с давней культурной традицией поставляли основные кадры специалистов для инкских государственных мастерских, тогда как обитателей имперской периферии чаще использовали на, так сказать, «общих работах».
Самой многочисленной частью выделившихся из общинного сектора подданных Тауантинсуйю являлись митмак - переселенцы. Практика массовых депортаций в Тауантинсуйю определялась как политическими, так и экономическими соображениями. Крестьян из центральных областей перемещали в приграничные районы, а только что завоеванное или склонное к мятежам население - в давно замиренные местности либо на противоположные окраины империи. Хотя подобные депортации были обычным делом в древних и средневековых государствах Востока и в тоталитарных империях XX века, инки, похоже, придали им особенно широкий размах. Если верить хроникам и архивным документам, то приходится заключить, что в Центральных Андах практически не осталось долин, этнический состав которых при инках сохранился бы в неизменности. Считается, что митмак составляли не менее десяти процентов населения Тауантинсуйю, а в некоторых провинциях их доля достигала четырех пятых (The Inca and Aztec states, 1982. P. 107.).
С помощью переселенцев на целинных или на недостаточно интенсивно обрабатываемых землях организовывались большие государственные хозяйства, которым порой придавалось стратегическое значение. Наиболее крупным и хорошо документированным предприятием такого рода было освоение долины Кочабамба на восточных склонах боливийских Анд. (Inca ethnohistory, 1987. P. 47-62; The Inca and Aztec states, 192. P. 199-235.)
По своим почвенно-климатическим условиям Кочабамба на редкость благоприятна для выращивания кукурузы, поэтому Уайна Капак решил превратить ее в житницу для армии. Коренное население долины, кроме небольшой группы пастухов, было изгнано, а взамен сюда прислали земледельцев из южного Перу и западной Боливии. Общее число единовременно находившихся в Кочабамбе переселенцев составляло четырнадцать тысяч (без членов их семей), но они делились на две категории. Одна часть (несомненно меньшая, хотя точной цифры мы не знаем) прибыла сюда на постоянное жительство. Для собственных нужд этим людям разрешалось обрабатывать второсортные земли по краям долины и, кроме того, примерно десять процентов более плодородных земель. Служба же их состояла главным образом в том, чтобы поддерживать в порядке огромные зернохранилища. Что же касается полевых и, вероятно, строительных работ, то их осуществляли «вахтенным методом»: из центральных районов империи в Кочабамбу ежегодно прибывала очередная смена работников, получавших зерно и чичу (кукурузное пиво) с государственных складов. Скорее всего эти люди были общинниками, мобилизованными по системе мита, и принадлежали к тем же этническим группам, что и работники, оказавшиеся в числе постоянных переселенцев.
О массовых переселениях с целью освоения целины свидетельствуют и данные археологии. В горах центрального Перу в зоне сеха де сельва в 60-70-е годы Д. Бонавия исследовал огромные скопления жилищ, покинутых обитателями очень скоро после прихода испанцев. До инков этот район также оставался необжитым из-за дождливого и сравнительно холодного климата. Очень похоже, что колонисты попали сюда не по своей воле и бежали, как только поставленный над ними управленческий аппарат развалился. (El proceso de urbanizatión, 1972. P. 79-97; Pueblos у culturas de la Sierra Central, 1972. P. 91-99.)
Труд митмак использовался не только на государственных, но и на корпоративных землях. Так, долина Абанкай на юге горного Перу, полностью очищенная от местного населения, стала, подобно Кочабамбе, житницей для армии. Ее обрабатывали индейцы, присланные сюда с северного побережья Перу и из южного Эквадора. А вот долина Юкай, неподалеку от Куско, была объявлена принадлежащей непосредственно Инке (т. е., очевидно, его панаке). В Кочабамбе небольшую часть земель Уайна Капак также оставил за пределами государственного сектора и передал одному из своих сыновей. Об использовании митмак на храмовых землях данных нет: подневольные работники в подобных хозяйствах всегда упоминаются в составе небольших групп, а не целых переселенных общин. В то же время как храмовые работники, так и митмак на корпоративных землях имели статус янакона, отличаясь этим от митмак на государственных землях.
В долине Юкай выращивать кукурузу инки заставили не только переселенцев, но и оставленную здесь часть местных жителей, переведенных по такому случаю из «свободных» общинников в разряд янакона. Тем не менее в обычную практику подобное закабаление по каким-то причинам не вошло. Так как каждый новый Инка стремился, однако, наделить своих родственников землей неподалеку от столицы, а не где-нибудь в Эквадоре или Чили, ему не оставалось ничего другого, как очистить очередную долину от коренных обитателей и прислать вместо них еще одну партию митмак. Упоминавшаяся перуанская исследовательница М. Ростворовски де Диес Кансеко приводила данные, указывавшие на особую интенсивность переселенческой политики именно в области Куско, что обусловливалось необходимостью удовлетворять запросы царских панак.
Среди прочих групп «принадлежащих государству» людей митмак стояли ближе других к рядовым общинникам. Два года после переселения они оставались на иждивении государства, после чего начинали заниматься обычным земледельческим трудом, сохраняя традиционную организацию. Источники оставляют впечатление, что митмак были достаточно обеспечены землей - порой, возможно, лучше, чем прежде, на старом месте. Так, митмак в Майобамбе в 16 км к юго-востоку от Куско после прихода испанцев совершенно не пытались претендовать на расположенные рядом государственные земли, которые раньше обрабатывали. (Inca ethnohistory, 1987. P. 57.) Им хватало тех участков, которые инки им выделили в общинное пользование. Митмак в Кочабамбе находились в лучшем положении, чем те сезонные работники, которых присылали сюда собирать урожай. Однако все материальные преимущества вряд ли компенсировали культурный шок, вызванный оставлением родины и могил предков.
Вполне понятно, сколь разрушительные последствия имела переселенческая политика для вовлеченных в нее этносов. Однако задачи культурно-языковой унификации все же вряд ли стояли у имперских властей на первом плане. В противном случае митмак старались бы рассеивать в кечуаязычной среде и не давали бы им возможность сохранять традиционную социальную структуру. Депортация целыми общинами была экономически выгоднее, позволяла возложить большую долю забот по обустройству на новом месте на самих митмак и сократить расходы по конвоированию. Известно, что митмак, попавшие в долину Абанкай, были сгруппированы таким образом, чтобы каждая пачака (сотня семей) оказалась этнически однородной, а каждая уаранга (тысяча семей), наоборот, включала представителей разных этносов. (Ibid. P. 52.) Если подобный мудрый расклад был правилом, то удается понять, почему митмак, даже депортированные в наказание за борьбу против власти Куско, редко восставали снова, достигнув отведенных для них районов проживания.
Этническая политика инков свидетельствует об их манере решать дела не спеша, но основательно. При расселении общинами, а не семьями или поодиночке, требовалось несколько поколений, чтобы процесс ассимиляции стал необратим, однако затем остановить его мог бы лишь полный распад всех (а не только именно инкской имперской) государственных структур. В стране, где оказались беспорядочно перемешаны сотни мельчайших разноязычных групп, язык кечуа стал необходимым средством общения и для поддержания его статуса больше не требовалось никакой пропаганды или принуждения.
Деревня и город
Юридически и психологически та или иная «сословная» принадлежность подданных Тауантинсуйю - либо к числу общинников, живущих на земле предков, либо к другим группам населения, непосредственно подчиненным государству, - имела, очевидно, большое значение. Это ясно уже из того, что для описания подобных отдельных категорий работников существовали разные термины. Другой вопрос, насколько различались реальное положение, уровень благосостояния всех этих людей Источники показывают, что объективная социально-имущественная стратификация инкского общества не полностью совпадала с официально признанной шкалой социальных делений.
Прежде всего работников государственного сектора лишь с непозволительной натяжкой можно противопоставить общинникам как несвободных - свободным. Дж. Роу, один из крупнейших специалистов по культуре Тауантинсуйю, заметил, что в обществе типа инкского в принципе никто не был свободен в выборе ни места жительства, ни рода занятий, ни времени, отводимого тем или иным видам деятельности, ни в большинстве случаев даже в выборе супруга. (The Inca and Aztec states, 1982. P. 97.) Все это регулировалось, с одной стороны, обычаем, а с другой - решениями, выносимыми на самом «верху». Однако, как и на древнем Востоке, отсутствие настоящей свободы подразумевало также и отсутствие настоящего рабства, при котором человек мог бы быть низведен до положения «говорящего орудия». Любая личность не столько исполняла конкретно чью-то персональную волю, сколько растворялась в коллективе (общине, крупном домохозяйстве, родственной группе), подчиняясь прежде всего тому, кто выступал в качестве главы этого коллектива. Даже сам Сапа Инка, будучи неограниченным властелином империи, среди своих родственников «орехонов» оставался скорее вождем, чем автократом. Об этом свидетельствует, например, отсутствие существенных внешних отличий в костюме Сапа Инки по сравнению с одеждой орехонов. Не получила распространения ни в древнем Перу, ни вообще в индейском искусстве Америки традиция изображать фигуру правителя нарочито гигантской, как это делалось, например, в Древнем Египте.
По мере развития командно-бюрократических методов управления государством положение человека в перуанском обществе начинало все больше зависеть не только от формального статуса (общинники, янакона, курака), но и от близости места, где он жил, к столице или большому городу, от доступа к тем административным каналам, по которым циркулировали информация и материальные ценности. Поэтому янакона, в общем-то ущемленный в правах по сравнению с общинником, порой достигал такого положения на социальной лестнице, о котором и не мечтал уважаемый в своем селении глава десяти домохозяйств.
Степень «бюрократизации» Тауантинсуйю не стоит преувеличивать. Структурообразующей основой общества оставались родственные связи, соподчиненность «родоплеменных» групп и их вождей. Тем не менее с образованием инкского государства социально-имущественное положение индивида стало зависеть от более разнообразных факторов, не говоря о том, что верховная власть своим произвольным решением могла теперь возвысить любого человека, в котором она нуждалась или к которому благоволила. К подобному заключению приводят не только известные нам факты о головокружительных карьерах отдельных простолюдинов, но и массовый археологический материал.
О реальном благосостоянии едва ли не более всего свидетельствуют размеры и облик жилища. Дома из тесаного камня в стиле Куско были, как уже говорилось, признаком принадлежности к высшей аристократии. Судя по раскопкам в центральных районах Перу, обычный жилой дом в инкском городе представлял собой огороженную глухой стеной усадьбу (каанча), внутри которой находилось от трех до восьми прямоугольных строений, обращенных входами на центральный дворик. (Proceso у cultura, 1971. P. 139-141; Handbook, 1946. P. 223.) Строения были сравнительно крупными (от 9 до 14 м длиной и 4-6 м в ширину). Под крышей находился чердак, в редких случаях имелся и второй этаж. Подобную усадьбу занимала семья из трех поколений родственников, реже - супруги с маленькими детьми. Сходные по размерам и основательности, хотя и более хаотично распланированные, семейные домохозяйства исследованы американскими археологами в бедных (населенных ремесленниками) кварталах Чан-Чана, столицы царства Чимор.
Не только облик отдельных домохозяйств, но и общая планировка инкских городов свидетельствует об определенном материальном достатке и благоустройстве. По крайней мере некоторые центры, среди них сам Куско, Ольянтайтамбо и другие, имели довольно правильную прямоугольную поквартальную планировку. В современном городке Калька в долине Урубамбы сохранилось пятнадцать кварталов, дома в которых стоят на инкских фундаментах (при инках число кварталов, видимо, доходило до двадцати четырех). (Niles, 1987. P. 17.) Для сравнения отметим, что на Ближнем Востоке рассеченные правильной сеткой улиц города появляются в сущности лишь в эллинистическую эпоху.
Керамическая модель каанча (усадьбы горожанина), найденная в районе Куско (по В. Вурстеру).
Окраины инкских городов выглядели, однако, иначе, чем основной массив застройки. Здесь в полном беспорядке размещались круглые в плане жилища, средним диаметром немногим более шести метров. В отличие от каанча с их достаточно капитальными каменными стенами, круглые дома возводились преимущественно из непрочных материалов, может быть, даже из дерна, и лишь их цоколь делался каменным. Несмотря на различия в размерах и конструкции круглые жилища и каанча содержат одни и те же наборы глиняной посуды, что отражает сходство домашних занятий их обитателей.
Можно с большой уверенностью предполагать, что все трудовое население инкских провинциальных центров и даже более мелких городков работало либо на государство, либо по личному заказу знатных персон. Об этом свидетельствует уже сама история этих поселений, внезапно возникших и столь же быстро опустевших после конкисты. Для бегства населения в 30-х годах XVI века имелось, конечно, много причин. Указывается, например, на уязвимость городов в период междуусобной борьбы конкистадоров, когда военные действия развертывались главным образом вдоль крупных, проложенных инками магистралей. Главным представляется все же полная зависимость городского населения от вышестоящих властей - работодателей и снабженцев. В каанча, таким образом, должны были жить в большинстве своем ремесленники - камайок, может быть, отчасти янакона; положение именно этих социальных групп характеризуют приведенные выше данные археологии. Многие личные слуги могли, кроме того, обитать непосредственно в кварталах знати - в царских дворцах по крайней мере соответствующие помещения предусматривались. Кому же принадлежали круглые дома на окраинах? Американские археологи полагают, что они служили лишь для временного проживания. Наиболее вероятно, что здесь обитали мобилизованные крестьяне-общинники - либо те, кто строил провинциальные столицы, либо прибывавшие на определенный срок в качестве неквалифицированной рабочей силы.
О жилище сельского населения Тауантинсуйю нет столь же подробных сведений, как о домах горожан. Для того чтобы уверенно датировать разбросанные по горам и долинам памятники и выделить среди них рядовые строения, относящиеся к периоду, непосредственно предшествующему инкскому завоеванию, ко времени инков и к ранним годам испанского господства, необходимо раскапывать чуть ли не каждый дом, а это вряд ли когда-нибудь станет возможным. Однако исследование сохранившихся развалин в центральных и южных районах горного Перу в любом случае свидетельствует об отсутствии там капитальных усадеб типа каанча. Похоже, что крестьяне жили в довольно примитивных, преимущественно однокомнатных постройках, весьма похожих на круглые жилища инкских городских окраин. (Proceso у cultura, 1971. P. 116-123; Pueblos у culturas de la Sierra Central, 1972. P. 91-99.) Поселения в горах Боливии и Перу, уверенно датируемые прединкской эпохой, определенно состоят именно из подобного рода построек.
Впечатляющие данные были выявлены при изучении хозяйственно-профессиональной специализации обитателей поселений уанка. (Earle et al., 1986.) Здесь в инкское время по сравнению с прединкским сократился радиус территории, обслуживаемой ремесленными мастерскими. Так, до инков 6,7% керамики и 21,2% кремневых изделий производилось далее чем в 10 км от места использования, при инках же соответственно 5,4% и 14,0%. Население до-инкских городков занималось сельским хозяйством, а жители новых инкских центров - нет. В провинциальной столице Хатун Хаухе ремесленная специализация достигла высокого уровня, но продукция местных мастерских не предназначалась для сельской округи, а либо шла на удовлетворение нужд городской элиты (парадная керамика в инкском стиле, бронза), либо отправлялась в Куско (серебро). Судя по исследованиям в долине Урубамбы, столичные мастерские снабжали стандартной посудой построенные инками городки, находившиеся на расстоянии 50 км от Куско. Однако к занимавшимся сельским хозяйством обитателям деревень эта керамика почти не попадала. (Recent studies in Pre-Columbian archeology, 1988. P. 495-497.)
В условиях древнего Перу рост государственного сектора за счет общинного вел к усилению эксплуатации, но те группы населения, которые утрачивали «свободу», не были здесь, видимо, главной жертвой. Если говорить о камайок и части янакона, то их благосостояние скорее возрастало. В то же время чем больше людей изымалось из сферы жизнеобеспечения (производство продуктов питания, простой одежды и т. п.), тем большая нагрузка падала на оставшихся. То же самое произошло и в первые десятилетия испанского правления, когда индейцы старались любыми путями уйти в города, превратиться в янакона и тем самым избавиться от миты и налогов. Это поставило экономику испанского вице-королевства на грань краха и заставило колониальную администрацию срочно принимать меры, чтобы остановить обезлюдение деревни и распад общин (Handbook, 1946. P. 377-378.).
Угрожала ли подобная опасность инкскому обществу, стал ли город значимым явлением в жизни Тауантинсуйю? Еще недавно многие исследователи ответили бы на подобный вопрос отрицательно, ибо само наличие в древнем Перу «настоящих» городов ставилось под сомнение. Материалы археологии заставляют отказаться от подобного взгляда. Крупных центров типа Уануко Пампа с населением порядка 10-15 тысяч человек в Тауантинсуйю действительно не набралось бы, по-видимому, и полных двух десятков, но значительная масса не занятых сельскохозяйственным трудом людей была собрана по городкам с числом жителей от полутора до трех с половиной тысяч. Общее число горожан можно оценить в пределах от 300-400 до 600-700 тыс., что составляло примерно 4-8% всего населения. Это не меньше, чем в средневековой Европе, хотя ниже, чем, скажем, в древней Месопотамии. Поскольку, однако, многие горожане Двуречья, подобно жителям столицы ацтеков, трудились на полях (у инков же, наоборот, жителей сельской местности периодически отправляли работать в город), уровень урбанизации инкского Перу отнюдь нельзя назвать незначительным.
Последствия государственного вмешательства в сельскохозяйственное производство
Помимо роста городского населения, занятого в производстве престижных изделий и в обслуживании знати, перевод общинников в государственный сектор сопровождался еще одной тенденцией, таившей в себе угрозу экономическому благополучию страны. Общины сами себя кормили, так что здесь заботы центральной власти в основном были связаны с перераспределением продукции. В государственном же секторе администрации нередко приходилось вмешиваться и в решение вопросов, касающихся сельскохозяйственного производства. Это увеличивало затраты и заставляло правящую группу делать дальнейшие шаги все в том же направлении. Грандиозная операция по освоению целины в Кочабамбе была предпринята ради покрытия государственных расходов (в данном случае на армию), но в свою очередь и обошлась недешево. Вряд ли удастся когда-нибудь с удовлетворительной надежностью сравнить доходы от расширения посевных площадей с многолетними расходами на строительство дорог, складов, содержание многих тысяч переселенцев и временных работников, а также с убытками, нанесенными депортацией тем районам, откуда происходили митмак. Но если даже с точки зрения государства итог оказывался положительным, эти масштабные эксперименты в области социальной инженерии травмировали и ослабляли инкское общество точно так же, как и любое другое.
Негативные последствия вмешательства государства в сельскохозяйственное производство на первых порах могли оставаться незамеченными лишь потому, что в стране к началу XV века оказалось много свободных земель. В предимперский период, в обстановке ожесточенных военных столкновений, лучшие земли в низовьях долин были заброшены, население сосредоточилось вокруг горных крепостей. (Earle et al., 1986. P. 6.) Пошедший в государственные закрома урожай с этих залежных земель и обеспечил процветание Тауантинсуйю. Однако по мере того как земельный резерв истощался, экономическая оправданность грандиозных государственных сельскохозяйственных проектов становилась все более сомнительной. Об этом свидетельствуют упоминавшиеся следы инкской колонизации в зоне сеха де сельва, где кукуруза не могла давать сколько-нибудь удовлетворительные урожаи.
Социальная структура Тауантинсуйю
Подведем некоторый итог. Социальная структура Тауантинсуйю была в основе своей двухъярусной. Господствующий слой составляла столичная и провинциальная аристократия, жрецы крупных влиятельных храмов. Привилегированное положение этих групп всячески подчеркивалось внешне. Знать носила одежду из ткани кумби, владела изделиями из золота и прочими престижными редкостями, пользовалась для своего передвижения паланкинами, жила в зданиях, построенных из отшлифованных каменных блоков. За высокопоставленными представителями элиты следовали многочисленные администраторы и управленцы более низкого ранга. Они также пользовались привилегиями (освобождение от повинностей и тяжелого физического труда), но их образ жизни не отличался столь резко от образа жизни народа. Кроме курака (общинных вождей) к этой прослойке принадлежали, по-видимому, и выдвинувшиеся при разных обстоятельствах незнатные лица. По уровню благосостояния с низшими администраторами, вероятно, сближались квалифицированные камайок - такие, как мастера по обработке драгоценных металлов, истолкователи кипу и т. п.
Массы непосредственных производителей включали, во-первых, крестьян-общинников, работавших не только на себя, но и на государство, храмы и местных курака, а во-вторых, лиц, оказавшихся от государства (или же храмов, отдельных знатных родов и т. п.) в прямой зависимости. Это зависимое население не было однородно. Самые привилегированные группы по образу жизни сближались с господствующим слоем, а самые бесправные находились ниже крестьян.
Простолюдины и курака в доиспанском Перу не вступали друг с другом в брак. Известный миф с побережья Перу повествует об их разном происхождении: предки знатных родились из золотого и серебряного яиц, посланных божеством с неба, а предки простонародья - из медного. Тем не менее андское общество не было совершенно закрытым, в полной мере кастовым. Возможно, что в будущем социальные перегородки и стали бы менее проницаемы, но до тех пор, пока еще велись завоевательные войны, правящий слой непрерывно должен был подпитываться выходцами из низов. С одной стороны, администраторов просто не хватало, с другой - в смутное, военное время было легче сделать неожиданную карьеру, да и личные таланты и способности в такие периоды больше нужны и больше в цене, чем во времена стабилизации и застоя. Последняя крупная завоевательная кампания, возглавленная Уайна Капаком, была направлена против индейцев чачапоя. Именно в результате ее высокий провинциальный пост достался тогда безродному янакона.
Подчеркнем, что социально-имущественное неравенство в Тауантинсуйю не было обусловлено неодинаковым отношением отдельных общественных групп к средствам производства. Главные из этих средств - земля и скот - находились в распоряжении и общинников, и знати, и государства. Положение каждого человека зависело не от владения им какой бы то ни было собственностью, а от его места в двух достаточно самостоятельных иерархических структурах: во-первых, традиционной, описываемой языком родственных связей и отношений, и, во-вторых, новой, государственно-административной.
Торговцы
Помимо перечисленных, в империи существовали еще две группы населения, не получившие, однако, официального признания и сохранявшиеся как своего рода реликт более раннего состояния общества.
Во-первых, оставались этносы, не вполне инкорпорированные в государственную систему. В основном они были расселены по окраинам империи, но рыбаки уру жили в самом ее центре на озерах Титикака и Поопо. Более близкие из таких народов выплачивали регулярную, а более далекие - нерегулярную - дань натурой. Широко известна легенда, будто бы то или иное дикое племя за неимением ничего лучшего обязано было собирать и отправлять в Куско вшей.
Вторая группа также зафиксирована источниками лишь в относительно периферийных районах. Речь идет о профессиональных торговцах. Те из них, кто жили в долине Чинча на южном побережье Перу, были заняты исключительно во внешней морской торговле, осуществляя связь империи с прибрежным Эквадором. Другие действовали в горном Эквадоре, их называли миндала. Миндала образовывали замкнутую корпорацию и пользовались правом экстерриториальности, безопасно пересекая государственные и племенные границы от западной Амазонии до Тихоокеанского побережья. Собственной сетью зарубежных контактов располагал Пачакамак и, быть может, другие крупные храмы, но об этом наши сведения слишком скудны.
Положение эквадорских миндала и торговцев долины Чинча не было одинаковым. Первых инки, по всей видимости, лишь терпели, постепенно подавляя их деятельность. По данным Ф. Саломона, много лет изучавшего архивные материалы по индейцам Эквадора, чем раньше та или иная провинция этой страны вошла в состав империи, тем меньшую роль в ее экономике продолжал играть свободный обмен. На полное искоренение торговых корпораций на юге горного Эквадора у инков ушло сорок лет. В районе Кито миндала к приходу испанцев уже были сильно стеснены, а в Пасто близ колумбийской границы еще процветали. По-видимому, миндала постепенно переходили в число зависимых от государства людей типа камайок или янакона. Получить статус крестьянских общин они вряд ли могли, так как не имели собственных родовых подразделений с вождями-курака и не занимались ранее сельскохозяйственным трудом. (Inca ethnohistory, 1987. P. 63-77; Native South Americans, 1974. P. 346-357.)
Что касается торговцев Чинча, то их высокий статус был, по-видимому, определен в момент вхождения долины в состав Тауантинсуйю. (La frontera del estado inca, 1988. P. 111-113; Rostworowski, 1970.) Чинча принадлежали к числу тех этносов, которые решительно поддержали инков и обеспечили себе привилегированное положение в империи. Если в прединкский период наиболее высоким культурным уровнем на южном побережье Перу отличалась долина Ика, то расцвет Чинча начинается как раз с середины XV века. Союз инков и чинча был также обусловлен совпадением их экономических интересов. Нуждаясь в заморских товарах (прежде всего в эквадорских раковинах), инки не могли их добыть без помощи прибрежных торговцев, а чинча извлекали выгоду из своего монопольного положения на внешнеторговых путях. В определенном смысле торговцы чинча напоминают голландских купцов в их отношении к Японии времен ее самоизоляции, сохранивших право заходить в Нагасаки, несмотря на закрытые границы сёгуната Токугава.
Внешнеторговые операции чинча не были, вероятно, свободны от государственного контроля, ибо ввозимые культовые и престижные предметы являлись той особой «валютой», свободное хождение которой в империи запрещалось самым строгим образом. Скорее всего, чинча обладали статусом торговых агентов на государственной службе и были близки к камайок высших категорий.
Истоки системы централизованного распределения
Отсутствие независимо действовавших торговцев, рынков, свободного обмена и т. п. - одна из кардинальных особенностей центральноандской цивилизации, отличающая ее от всех более северных культур, начиная с Эквадора и кончая Мезоамерикой. Причины возникновения подобных различий изучены недостаточно. Поэтому остановимся на этой проблеме немного подробнее.
Своеобразная экономическая система древнего Перу не возникла на пустом месте и не могла быть учреждена по инициативе отдельных правителей, будь то Пачакути или цари Чимор. Если в Эквадоре до периода инкской оккупации мы находим разнообразные формы обмена и распределения, то в горах Боливии и Перу подобных следов незаметно. Коренным обитателям различных областей Нового Света были знакомы многие виды примитивных денег: бобы какао в Мексике и Центральной Америке, медные пластины в форме топоров на побережье Эквадора, костяные бусы чакира и золотые пуговки чагуаль в других районах Эквадора и Колумбии и т. д. И только на территории Центральных Анд даже со времен доинкских культур никаких свидетельств денежного обращения нет. Исключение составляет культура сикан на северном побережье Перу (VIII-XII века н. э.), создатели которой употребляли как «деньги» топоры, так и тонкие медные пластинки, напоминающие игральные карты. Однако экономически и культурно сикан была тесно связана с Эквадором. После ее поглощения культурой чиму свободная торговая деятельность на северном побережье свертывается. Нет указаний на ее развитие здесь и в период существования предшествовавшей сикан культуры мочика.
Если в доиспанском Перу не было торговцев и примитивного денежного обращения, то как же осуществлялись хозяйственные связи между отдельными районами в отсутствие объединяющих государственных структур? В 70-х годах чрезвычайную популярность снискала теория американского историка-перуаниста Дж. Мурры, предложившего считать основной формой традиционного продуктообмена в Андах так называемый «вертикальный контроль» (Murra, 1972.). Отдельные общины или вождества направляли своих колонистов в различные ландшафтные зоны, и продукты, поставляемые ими, распределялись затем по каналам родства, а не через рынок. Приведенные Муррой примеры почти все, однако, относятся к южным районам Центральных Анд, где горцы действительно организовывали колонии на побережье океана и в восточных предгорьях. Однако в центральных и особенно в северных районах Перу свидетельства «вертикального контроля» нечетки и двусмысленны, а с помощью методов археологии даже на юге такая практика прослеживается лишь с заключительного этапа существования цивилизации тиауанако, т. е. с IX-X веков н. э. Отмечено также, что создателями колоний бывали главным образом общины, жившие по окраинам Боливийского плоскогорья. Путь в низменности из его центральных районов был слишком долог, чтобы обеспечивать надежную связь колонистов с «метрополией».
Другие исследователи видят причину «распределительного», а не рыночного характера центральноандской экономики в том, что она с очень раннего времени оказалась под контролем племенной знати. По мнению М. Мосли, немалую роль в становлении подобной системы сыграли особенности развития здесь приморских обществ III-II тыс. до н. э. (Early ceremonial architecture, 1985. P. 29-57; Irrigation"s impact on society, 1974: P. 77-82.) Когда благодаря рыболовству население этой области стало быстро расти, а его социальная структура усложняться, местная общинная верхушка продемонстрировала свое влияние и сильно упрочила его, организовав строительство монументальных сооружений. Затем, в первой половине II тыс. до н. э., индейцы побережья начинают осваивать сельскохозяйственные земли за пределами речных пойм. Знать и жрецы, используя уже имеющийся организационный опыт и авторитет, возглавили и работы по мелиорации. Тем самым они закрепили за собой и право на распределение продукции, произведенной на новых землях. В пользу данной теории можно добавить, что даже в начале нашего века в индейских селениях на тихоокеанском склоне Анд ремонт оросительной сети оставался частью религиозной церемонии. Руководили же ею люди, унаследовавшие функции доиспанских курака и религиозных лидеров.
Таковы традиции побережья. Что же касается горных районов, то мы уже упоминали, например, построенные там древнейшие святилища III тыс. до н. э. в Пируру в верховьях реки Мараньон. К началу II тыс. до н. э. подобные храмовые центры распространились весьма широко. Археологи именуют их «религиозной традицией котош» по названию исследованного еще в 50-х годах памятника. Особенность храмов котош в том, что рядом с ними нет значительных поселений. Каждое святилище обслуживало нужды жителей целой долины, вероятно, менявших места своего обитания в зависимости от сезонных занятий. Подобный тип расселения до сих пор сохранился у индейцев коги на севере Колумбии. Правда, храмы коги окружены жилыми постройками, но большую часть года дома остаются пустыми, а индейцы довольствуются легкими хижинами, стоящими поблизости от полей и огородов. Переходя с места на место, люди то собирают урожай картофеля высоко в горах, то ухаживают за плодовыми деревьями в теплых долинах. Храм как единственный устойчивый элемент этой динамичной системы становится естественным центром не только религиозной, но и хозяйственной деятельности, а жрец руководит всеми практическими делами общины. Ту же мысль можно сформулировать и наоборот: религиозное значение храма отражает его роль хозяйственного центра.
Из подобной системы взаимоотношений в дальнейшем могли развиться как традиция вывода общинных колоний («вертикальный контроль»), так и большие хозяйства вождей и храмов, регулирующие хозяйственную деятельность на политически подвластной им территории. Таким образом, в горных районах, так же как и на побережье Перу, действовали факторы, способствовавшие сложению распределительной, а не рыночной системы товарообмена.
И все же одного лишь ландшафтного своеобразия Анд, диктующего необходимость одновременной эксплуатации многих природных зон и открывающего эту возможность, для объяснения мало. Ведь рядом, в условиях, сходных если не с боливийскими, то по крайней мере с североперуанскими, в горах Колумбии и Эквадора сложилась же реально другая система обмена - со своими торговцами и примитивным денежным обращением, т. е. модель, характерная для большинства древних цивилизаций.
Что же определило специфику Центральных Анд? Скорее всего наличие только здесь, в этом географическом регионе, в дополнение к его ландшафтному многообразию еще и экономически крайне важного транспортного скотоводства. Благодаря караванам лам поток грузов, следовавших из одного района в другой, из одной ландшафтной зоны - с теми продуктами, которые она могла дать, - в другую, был здесь намного большим, чем в остальных областях Нового Света. (Recent studies in Pre-Columbian archaeology, 1988. P. 603-634; Social and economic organization, 1984. P. 122.) Контролировать столь значительный объем перевозок способна была лишь та группа людей, которой принадлежала власть, либо, что то же самое, власть неизбежно принадлежала в древнем Перу тем, кто контролировал перевозки. Это могла быть поначалу крестьянская община, пока или поскольку она оставалась самостоятельной, мог быть затем и племенной вождь, и храм или, наконец, государство. Но с профессиональной монополией независимых, стоящих вне местной общественной иерархии торговцев типа миндала центральноандская хозяйственная система мириться не могла.
Обслуживание ремесленниками потребностей знати
Возможности развития рыночных отношений не только в инкской, но и в других древних цивилизациях были ограничены и относительно низким уровнем ремесленной технологии. Многие категории изделий, чье производство в принципе было освоено, оставались очень дороги и это не давало возможности сбывать их путем свободной продажи. Американские археологи У. Сэндерс и Д. Уэбстер недавно собрали сведения о том, потребности скольких семей удовлетворял в среднем древний ремесленник-специалист. (Sanders, Webster, 1988. P. 541-542.) Исследование велось на материалах доиспанской Мексики, но соответствующие оценки для Перу и даже для древневосточных культур, учитывая сходный уровень развития технологии во всех подобных обществах, вряд ли значительно отличались бы. Оказалось, что гончар, лепивший и обжигавший простую бытовую посуду, покрывал годовые потребности 66 семей, а это значит, что каждая из них должна была в свою очередь как минимум обеспечивать семью мастера пропитанием на 1/66 часть года, т. е. в течение 5-6 дней. Это приемлемая цена, поэтому и в Мезоамерике, и в Месопотамии, и в Перу в эпоху сложения и развития ранних государств люди повсеместно употребляли изготовленную профессионалами стандартную посуду: приобрести ее было проще, чем делать самим. Зато ткач или ткачиха при круглогодичной работе обеспечивают нужды всего лишь 5-6 семей, и в этом случае здесь за купленную материю пришлось бы отдавать двухмесячный запас продовольствия. Столь крупными излишками продуктов питания крестьяне нигде не располагали, поэтому каждая семья была вынуждена обеспечивать себя такого рода необходимыми изделиями сама.
Высококачественные ткани, изделия из драгоценных металлов и прочую дорогостоящую продукцию могли приобретать у ремесленников лишь немногочисленные привилегированные лица, распоряжавшиеся запасами не ими произведенного продовольствия. Квалифицированные ремесленники поэтому легко оказывались в постоянной личной зависимости от потребителей их продукции и в сущности могли заниматься своим имеющим относительно узкий спрос ремеслом только потому, что в обществе существовали привилегированные группы. На эти группы мастера и работали, нуждаясь в их постоянных заказах, что порождало личную зависимость.
Редкостные и трудоемкие изделия в древних обществах превращались в своего рода «конвертируемую валюту», и неудивительно, если государство, стремившееся возможно более полно контролировать жизнь общества, делало все возможное, чтобы стать монопольным распорядителем подобных ценностей. Инки запрещали курака приобретать предметы роскоши на стороне. Престижные изделия, или по крайней мере санкцию на владение ими, провинциальной знати следовало получать из Куско. Одному из верховных вождей аймара, например, в год высылалось от 50 до 100 кусков ткани кумби, из коих часть он должен был затем предоставить в распоряжение тех, кто путешествовал через его провинцию по делам государства. (D"Altroy, Earle, 1985. P. 35-36.) По мере укрепления корпоративного сектора жесткость подобной системы, однако, ослабевала, ибо знатные дома, становясь обладателями земли и зависимого населения, получали в свое распоряжение и все больше ремесленников-камайок. Раскопки свидетельствуют, к примеру, о том, что на территории уанка парадная керамика и металлические изделия производились также и в хозяйствах верховных вождей. Упомянутый выше вождь аймара получал кумби не только из Куско, но и от собственных подданных. Все это вело к ослаблению отдельных форм контроля центра над провинциями, а при достижении известного «порогового значения» могло бы в будущем ощутимо содействовать распаду имперской политической структуры.
«Финансы» империи. Циркулирование предметов роскоши
Мы не случайно сравнили некоторые виды ремесленных изделий с валютой. Отсутствие у инков рынка и денег не мешает ученым говорить о «финансах империи», подразумевая под этим способность инкского государства сводить баланс своих доходов и расходов. (Ibid.)
Расходы Тауантинсуйю были двух категорий. Временно мобилизованным в трудовые команды, так же как и полностью выпавшим из общинной структуры и не способным обеспечить себя работникам нужно было предоставлять пищу, одежду и кров; армия нуждалась в обмундировании и стандартном вооружении. Соответственно государство должно было создавать запасы и, если надо, обеспечивать дополнительное общественное производство предметов первой необходимости и продовольствия. Другая категория расходов была вызвана потребностью оплачивать деятельность административного аппарата, лояльность столичной и местной знати. Здесь требовалось уже не только продовольствие в избытке, но прежде всего предметы роскоши и престижа. Престижные и жизнеобеспечивающие продукты циркулировали в имперском обществе на разных уровнях и по разным каналам. Обмен предметов роскоши на продовольствие и переход их тем самым в руки представителей низших общественных слоев не допускался. Есть данные, будто на побережье Перу прежде существовала иная практика, запрещенная инками после завоевания данных территорий. (Rostworowski, 1975. P. 338.) Это может быть верно лишь в отношении центрального и южного побережья, так как социально-хозяйственная система Чимор вряд ли существенно отличалась от инкской.
Особой формой потребления престижных ценностей было их обрядовое уничтожение. При совершении подобных ритуалов преследуются примерно те же цели, что и при строительстве не имеющих утилитарного назначения монументальных объектов, однако такая практика в основном характерна для обществ с недостаточным опытом централизованного управления. Классическим примером служит здесь институт потлача у индейцев северо-западного побережья Северной Америки, когда высшего положения в иерархии достигал тот из вождей, который оказывался в состоянии раздарить или уничтожить больше накопленного имущества, нежели остальные. В эпоху инков подобные архаические обычаи сохранялись в Перу, по-видимому, лишь там, где опирались на особенно древнюю, глубоко укоренившуюся традицию. Как отмечалось в предыдущей главе, едва ли не раньше всего престижный характер приобрели в Центральных Андах орнаментированные ткани. В Тауантинсуйю во время жертвоприношений сжигалась материя кумби. Следы подобного гигантского жертвенного кострища, по-видимому, обнаружены и в Чан-Чане. (Chan Chan, 1982. P. 347.)
Потребность в престижных ценностях для удовлетворения запросов знати лишь в небольшой степени покрывалась в Андах за счет импорта редкостей. Наиболее заметным исключением из данного правила были многократно упоминавшиеся крупные тропические раковины, которые использовались в ритуалах, связанных с культом плодородия и воды. Уже на изображениях культуры мочика середины I тыс. н. э. показано, как лам с грузом подобных раковин ведут к монументальному строению, в котором находится некое высокопоставленное лицо. При инках, как говорилось, доставкой раковин из Эквадора занималась преимущественно корпорация торговцев долины Чинча на южном побережье Перу. Некоторое количество импорта (твердая древесина персиковой пальмы, ряд наркотических веществ, мед, перья тропических птиц) поступало, возможно, с восточной границы, но соответствующее сырье или исходные продукты добывались и в районах, которые инки держали под своим прямым контролем.
Роспись на сосуде культуры мочика (по Г. Кучеру). Знатные лица в образе мифических первопредков подносят в дар правителю эквадорские раковины, груз которых навьючен на ламу. Ценность подобных раковин в древнем Перу была сопоставима с ценностью золота и серебра.
Основная масса престижных изделий изготовлялась древнеперуанскими ремесленниками внутри страны. Это были сосуды и украшения из драгоценных металлов, высококачественная керамическая посуда, ткань кумби, парадная утварь и т. п. Подобная самодостаточность экономики была в определенном смысле выгодна государству, в силу этого не зависящему от разного рода случайностей на дальних торговых путях. Вспомним для сравнения, как в древней Месопотамии стабильность политической жизни легко было подорвать, перекрыв поступление бадахшанского лазурита или малоазийских металлов. У инков же богатства и редкости, а следовательно, и экономические рычаги власти автоматически оказывались в руках тех, кто занимал высокие административные должности. Такая система оправдывала себя до тех пор, пока сохраняла прочность, пока власть в обществе не оспаривалась какой-либо оппозиционной силой, пока не ставились под сомнение идеологические основы существующей государственности, общепризнанность, легитимность правящего режима. Однако в случае кризиса власти или сложившейся экономической системы здание империи могло легко рухнуть, так как почти не имело внешних опор. Преднамеренная излишняя замкнутость есть, конечно, органический порок всех империй, но инкская «сверхдержава» - совершенно изолированная от других цивилизованных обществ (плавания эквадорских торговцев в Мезоамерику практически не в счет) - оказывалась в данном отношении особенно уязвимой.
В первые десятилетия после образования инкской империи функционирование ее социально-хозяйственного организма в большей мере, вероятно, зависело от правильного распределения престижных ценностей, чем от обеспечения непосредственных производителей всем тем, что было важно для них. Если бывшие прежде независимыми курака оказывались удовлетворены своим новым положением, они сами эффективно организовывали изъятие в пользу Куско необходимой продукции, используя традиционные, апробированные и привычные, рычаги власти и не забывая при этом о собственных интересах. Такая «престижная экономика» характерна для сложных вождеств и первичных территориальных царств. Однако по мере укрепления государственного аппарата и увеличения имперских расходов внимание центра должно было все больше переключаться на распределение, а затем и на расширенное производство продуктов первой необходимости.
Склады. Накопление продуктов жизнеобеспечения
Выращенный на государственных полях руками общинников и переселенцев-митмак урожай свозился на склады, находившиеся под контролем провинциальной имперской администрации. В горных районах подобные склады строились в виде каменных башен (колька), ряды которых обычно тянулись по склонам, занимая непригодные к обработке земли. Рядом с Уануко Пампа, например, обнаружены руины 600 таких башен. В Кочабамбе, в одном лишь центральном комплексе складов Котапачи в западной части долины, выявлено 2400 колька. На землях уанка располагалось более 3000 хранилищ, из них более трети - в пяти складских комплексах вокруг провинциальной столицы Хатун Хауха. (D"Altroy, Hastof, 1984; Inca ethnohistory, 1987. P. 51; Proceso у cultura, 1971. P. 136-139.)
Масштабы складского хозяйства инков были столь велики, что оказываются вполне сопоставимы с нашими современными. Так, если бы всю хранившуюся вокруг Хатун Хаухи продукцию потребовалось сосредоточить под одной крышей, пришлось бы возвести элеватор высотой 50 м и основанием 20 на 40 м. Однако инки подобных гигантских хранилищ не строили, причем не только из-за технических трудностей. Они четко различали объекты, связанные со сферой жизнеобеспечения, где требовались лишь экономная практичность и целесообразность, от тех, которые были призваны производить внешний эффект и поражать население своей грандиозностью, символизируя всемогущество существующей власти.
Архитектура инкских складских помещений тщательно разработана с учетом климатических особенностей отдельных областей империи. На засушливом побережье башен не строили, а продолжали следовать давней местной традиции: хранилище заглубляли в землю, входное же отверстие делалось в его крыше. В горах, с их более влажным климатом, пол колька, напротив, старались приподнять над землей. Помещения различались в зависимости от вида продуктов, которые должны были в них находиться. Предназначенные для кукурузы имели вид сложенных из камней цилиндрических башен с внутренним диаметром от 2 до 6 м (чаще всего 5 м) и высотой от пола до потолка 6,3 м. Поскольку в них находят обильные остатки тарной керамики, можно заключить, что сюда свозили, по-видимому, уже вылущенное зерно, а не початки. В хранилищах картофеля и других клубнеплодов керамики вовсе нет. Соответствующие постройки были в плане прямоугольными, причем внутреннее пространство состояло либо из одного большого (9*3 м), либо из двух узких помещений общей площадью 5*4,5 м. Высота подобных хранилищ была такой же, как у амбаров для кукурузы. Приведенные данные относятся к складам в Уануко Пампа. В Хатун Хаухе помещения имеют немного иные пропорции, но полезный объем зданий примерно тот же (D"Altroy, Hastof, 1984. P. 338-339.).
Многие колька до сих пор превосходно сохранились, что позволяет судить не только об их общей планировке, но и о различных деталях конструкции, за исключением кровли. Археологи утверждают, что все помещения, об устройстве которых им удалось составить достаточное представление, в древности хорошо проветривались и имели стоки для воды. Попадали в них через узкий (полметра шириной) и низкий (60-70 см в высоту) лаз, расположенный на целый метр выше пола. Сейчас, по прошествии 500-550 лет, трудно, конечно, сказать, поступал ли картофель из колька к инкскому потребителю в кондиционном состоянии или тоже гнил по вине нерадивых кладовщиков или неумелых, равнодушных к делу распорядителей. Строителей колька нельзя во всяком случае упрекнуть в недобросовестности.
Склад, особенно круглый в плане высокий кукурузный амбар, превратился в настолько значимый для перуанских индейцев объект, что даже занял видное место в народной астрономии. Словом «колька» индейцы кечуа до сих пор именуют Плеяды и кольцеобразную группу звезд в хвосте созвездия Скорпиона, находящуюся от Плеяд точно на противоположной стороне небесной сферы. (Urton 1981. P. 113-127.) В Андах Плеяды занимали важнейшее после солнца и луны место в иерархии небесных светил, и наблюдение за перемещением по небосводу этого звездного скопления лежало в основе местного календаря.
Основные хранилища продуктов питания были сосредоточены в провинциальных городах типа Уануко Пампа и Хатун Хаухи, куда грузы приходилось везти самое большее за сто километров. Это естественно, ибо транспортировка сотен и тысяч тонн припасов на еще более значительные расстояния по горным дорогам при всей отлаженной караванной системе обошлась бы чрезвычайно дорого. Лишь продовольствие для армии отправлялось непосредственно в Куско (а на севере, видимо - в Томебамбу или в Кито). Так, из Кочабамбы караваны с кукурузным зерном сперва следовали 100 км в западном направлении до промежуточного склада в Пария, а оттуда по магистральной дороге - еще 800 км до столицы. Сразу к месту назначения везли сладкую молодую кукурузу молочно-восковой спелости, которую нельзя было долго хранить. Этим объясняют, в частности, отсутствие складов в Пакальякте - центре долины Кусичака (бассейн Урубамбы), где такую кукурузу выращивали для нужд жителей Куско. (Social and economic organization, 1984. P. 106.)
На имперских складах хранилось не только продовольствие, но и ремесленная продукция, предназначенная для рядовых воинов и членов рабочих команд. В конце 1550-х годов уанка обратились к испанской королевской администрации с просьбой возместить то, что испанцы «позаимствовали» в хранилищах на их территории. В составленном на основе кипу перечне фигурируют одеяла, веревки, глиняные сосуды, дрова, уголь, солома. (D"Altroy, Hastof, 1984. P. 340.) Подробности производства непищевых продуктов жизнеобеспечения у инков плохо известны, но говорит сам за себя уже один перечень профессий мобилизованных ремесленников. В документах из провинций Уануко и Лупака даются разнарядки на отправку работников в местные, провинциальные и столичные мастерские и рудники. (Inca ethnohistory, 1987. P. 14-46, 257-279; The Inca and Aztec states, 1982. P. 119-151.) Помимо тех, кто должен был добывать золото и серебро, медь и свинец, отливать бронзовые топоры, ткать кумби, изготовлять украшения из перьев тропических птиц (т. е. обеспечивать потребности знати), в списках фигурируют и ткачи, производящие обычную неорнаментированную материю, а также плотники, гончары, мастера по изготовлению зернотерок, сандалий, головных уборов, пращей. Как и в случае с размещением продовольственных складов в относительной близости от сельскохозяйственных угодий, при организации ремесленного производства инки старались избегать неоправданных перевозок, сводя их к минимуму. Мастера по изготовлению дешевой, но материалоемкой продукции (например, плотники и гончары) работали близ источников сырья, а в Куско и провинциальные центры отправляли уже только готовые изделия. И лишь когда речь заходила о престижных предметах и материалах, обладание которыми являлось государственной монополией, забота о трудностях перевозки отступала на второй план. Наши источники, дающие представление о жизни провинций, упоминают в связи с производством драгоценных металлов лишь рудокопов. Выплавкой или очисткой серебра и золота разрешалось, по-видимому, заниматься преимущественно в Куско и отчасти в таких провинциальных мастерских, которые непосредственно контролировались центральной администрацией (о золотых и серебряных дел мастерах, занимавшихся изготовлением убранства для царского дворца и храма солнца в Хатун Хауха, пишет Педро де Сьеса де Леон). Что касается ценностей чуть меньшего ранга, таких, как ткань кумби или изделия из перьев тропических птиц, то их производство было сосредоточено как в Куско, так и в провинциальных столицах. Высшая аристократия имела к ним постоянный доступ, но главы сотен и даже, видимо, тысяч домохозяйств такой привилегии были либо совсем лишены, либо пользовались ею гораздо реже.
Методы эксплуатации. Ритуализация трудового процесса
Как испанские документы, так и данные археологии оставляют впечатление, что по крайней мере до начала XVI века инкское государство все еще было богато и его военное ведомством бюрократический аппарат еще не успели поглотить резервные ресурсы и нарушить хозяйственный баланс страны. Дело здесь даже не в тоннах золота, долго копившегося во дворцах и храмах и в итоге попавшего в руки испанцев, и не в складах, набитых роскошной материей кумби, которую отступавшие перед Писарро инкские военачальники успели спалить. Видимые свидетельства остававшегося у империи запаса прочности более всего можно усмотреть в методах, применявшихся для обеспечения покорности населения. Многие специалисты считают, что здесь инки во многом еще полагались не на голое принуждение, не на открытую грубую силу, а на характерный преимущественно для вождеств традиционный порядок, при котором согласие работников на отчуждение продуктов их труда обеспечивается устройством для них в ответ коллективных пиршеств и зрелищ. Обработка храмовых и государственных полей обставлялась в виде праздничного действа, во время которого выполнение практических задач переплеталось в нерасторжимое целое с ритуалом. Отголоски подобной практики в некоторых районах Перу сохранялись вплоть до XX века. Обрядовую форму имела прежде всего очистка оросительных каналов от накопившихся за год песка и ила. Этим обеспечивались своевременность и добросовестность проведения этих важнейших для устойчивого благополучия земледельцев работ.
Так же как и в древних культурах Востока, правители и вожди в доиспанском Перу открывали полевые работы, самолично взрыхляя землю и первыми бросая в нее семена. Сообщения хроник на этот счет подтверждает исследованная в 40-х годах на побережье Перу могила «воина-жреца» (культура мочика), которая содержала предметы, символизировавшие разные аспекты власти местного иерарха. Помимо жезла и ритуальной палицы, там оказалась землекопалка с фигурным навершием. Навершие изображало божество, с которым, судя по одежде и позе, отождествлялся сам погребенный. Предоставляя руководителю право начинать сев, члены общины, очевидно, верили, что тем самым обеспечивают должное плодородие земли и обильный урожай. В Тауантинсуйю любой земледельческий труд, а работа на царских и храмовых землях в особенности, еще оставался отчасти священнодействием, а Великий Инка - первым жрецом. Отказ от исполнения повинностей в такой обстановке был возможен практически лишь в том случае, если ставилась под сомнение законность и сакральность власти конкретного лидера. Система в целом оставалась незыблемой, ибо в конкретных условиях древнего Перу не имела альтернативы. Однако необходимой предпосылкой поддержания подобных общественных основ является достаточная хозяйственная эффективность и стабильность, при которой каждой крестьянской семье достаточно надежно обеспечивается прожиточный минимум. При инках это условие, судя по всему, соблюдалось и еще не успело сделаться невыполнимым.
Иногда трудно определить, где в инкском обществе кончалась уходившая в первобытность традиция, а где начиналось умелое использование «моральных», иначе говоря, дешевых стимулов увеличения объема продукта, отчуждаемого в пользу центральных властей. Один из хронистов, например, сообщает, что инки считали оптимальным деление каждой провинции на две, а не три более мелкие административные единицы, ибо так было легче организовать трудовое соревнование между их населением. Проверяющие же его итоги чиновники назначались из числа жителей противоположной половины, что затрудняло их подкуп. (Julien, 1988. P. 269.)
Одним из самых крупных провинциальных центров на севере горного Перу был, как уже говорилось, Уануко Пампа. По словам Сьеса де Леона, его «обслуживало» более 30 тысяч окрестных индейцев (для сравнения отметим, что в Хатун Хаухе это число составляло лишь 8-9 тысяч). Разведочные работы среди руин показали, что одновременно в городе проживало 12-15 тысяч человек.
Археологи обнаружили на городище Уануко Пампа остатки огромных кухонь, расположенных по периметру двух площадей. (Murra, Morris, 1976. P. 273; Social archaeology, 1978. P. 322; The Inca and Aztec states, 1982. P. 163-168.) Судя по осколкам нескольких тысяч сосудов на соответствующих участках варили чичу - питательный ферментированный напиток из кукурузы. Время от времени в Уануко устраивались, очевидно, пиршества, в которых одновременно могли принимать участие несколько сот и даже тысяч человек. Здесь надо иметь в виду, что в горных районах Анд кукуруза в отличие от картофеля не является общедоступным продуктом, в окрестностях же Уануко - на высоте 4 км и более - она определенно расти не могла. Поэтому обеспечение работников чичей следует рассматривать как достаточно серьезную услугу со стороны государства по отношению к своим подданным. Раскопки в области Уанка, например, прямо показывают, что после появления инков местные крестьяне стали потреблять больше кукурузы и мяса, нежели раньше. При этом, судя по изучению костных останков людей, лучше питаться стали мужчины, а женщины по-прежнему недоедали. Объяснить это можно тем, что только мужчины обычно участвовали в коллективных пиршествах, как во время призыва на работы в город, так - и ближе к дому - в дни обработки государственных полей и по другим случаям. (Costin, Earle, 1989. P. 698.)
Собиравшимся в Уануко людям предлагали не только чичу, но и нечто еще более волнующее - право участия в пышных церемониях, которые изредка совершались, возможно, под руководством самого божественного Сапа Инки. Два больших здания рядом с участком для приготовления чичи признаны вероятной местной резиденцией Инки, в которой тот останавливался во время своих путешествий по стране. На прямоугольной центральной площади города, способной вместить десятки тысяч людей, находилось напоминающее трибуну возвышение. Расположение его и конструкция выдают в нем «усну» - особое место, с которого Инка должен был обращаться с молитвой к Солнцу, место, где он совершал ритуальные возлияния и откуда руководил церемониями и парадами (Kendall, 1985. P. 67-68.). Усну, вероятно, имелись во всех провинциальных столицах. Особенно впечатляюще выглядит подобная хорошо сохранившаяся трибуна-алтарь в Вилькас (юго-восточнее Аякучо) - городе, считавшемся, как уже говорилось, географическим центром Тауантинсуйю.
Схематический план Уануко Пампа: 1. Усну (трибуна-алтарь). 2. Резиденция инки. 3. Участок для варки чичи (кукурузного пива). 4. Квартал, где, вероятно, жили ткачихи-аклья. 5. Ряды складов на склоне горы.
Часть археологов, ведших раскопки в Уануко и ожидавших найти здесь явные следы деятельности военно-бюрократической машины, нещадно угнетающей бесправных тружеников, по завершении работ впали в другую крайность и стали чрезмерно подчеркивать патриархальность и мирный архаизм во взаимоотношениях верхов и низов инкского государства. Много внимания, например, обращается на отсутствие в Уануко военных казарм. Однако сами же авторы соответствующих публикаций признают, что пребывание в городе постоянного гарнизона могло не оставить однозначных следов. Кроме того, войскам было достаточно находиться в полевом лагере в окрестностях города, чтобы напоминать населению о своем вполне реальном присутствии. Показательно, что в Новом Куско (Инка Уаси), игравшем роль опорного пункта действующей армии, тоже обнаружено много хранилищ, но опять-таки не удалось найти следы казарм. (Hyslop, 1985. P. 31.) По-видимому, инкская традиция не предусматривала обязательное размещение значительных контингентов военнослужащих непосредственно в городах.
Развалины усну (трибуны-алтаря) в Вилькас - провинциальной столице, которая считалась расположенной в географическом центре империи (по Д. Томпсону).
Что же до массовых пиршеств в Уануко, то на них, как предполагается, приглашали работников, отбывавших миту, - скорее всего тех, кто, закончив свой срок, отправлялся домой. Конечно, такая практика не вполне типична для обществ с выраженными сословно-классовыми барьерами и выглядит до некоторой степени архаизмом, пережитком первобытности. Однако в контексте характерных для инков социально-хозяйственных отношений она кажется во всяком случае разумной. Поощрить работников пару раз в году, созывая на почетный праздник, было гораздо дешевле, чем допустить их к участию в распределении престижных ценностей, и безопаснее, чем оставить вовсе без вознаграждения. В повседневной же обстановке повиновение трудового персонала обеспечивалось скорее всего тем же бесчисленное множество раз опробованным способом, что и в любых обществах, основанных на внеэкономическом принуждении к труду - наказанием. Там, где моральные стимулы переставали действовать, главы сотен и тысяч домохозяйств имели возможность наказать или поощрить подчиненных при распределении повинностей - одних отрядив для исполнения тяжелой и неприятной, а других - для легкой работы или службы. Хотя общества, пусть широко и не использующие в полном смысле слова рабский труд, но тем не менее оставляющие своим членам лишь возможность выбора между плохим и худшим, во всемирно-историческом плане продемонстрировали свою ущербность, их нельзя назвать полностью нежизнеспособными. При отсутствии мощного внешнего воздействия требуется порой весьма значительный промежуток времени, прежде чем социально-хозяйственная и культурная деградация становится вполне очевидной. Однако обязательным условием функционирования подобных систем является коллективная ответственность, круговая порука. Поскольку у инков общая плановая норма для каждого подразделения работников спускалась сверху, уклонившийся от несения повинности тем самым перекладывал ее на плечи соседей, а это превращало всех членов общины в надсмотрщиков друг за другом. До тех пор пока норма эксплуатации не переходила известный предел, а общинная организация еще сохранялась, такая система функционировала безотказно. Опасны были либо резкое падение уровня благосостояния народа, либо распад общинных связей. Первого, по-видимому, старались не допускать, раздавая в случае экстраординарных бедствий продовольствие с государственных складов - они, как мы знаем, еще не были хронически пусты - и подкармливая вдов, сирот и других неимущих (по крайней мере в хрониках описываются подобные благодеяния от лица инкской администрации). Чтобы уберечься от второй угрозы - ослабления и распада общинных связей - государство карало бродяг (т. е. лиц без определенного санкционированного места жительства и рода занятий) и старалось всеми силами прикрепить людей к земле и к месту работы. Не будет ошибкой добавить, что сходную политику - где более, где менее последовательно и чаще, конечно, делая упор скорее на закрепощении, нежели на поддержании относительного экономического благосостояния масс, - осуществляли правители всех мировых империй.
Между исследователями, оценивающими зрелость инкского общества в плане развитости в нем классовых отношений и форм управления, свойственных государству, нет полного единодушия. Противоречия среди специалистов отчасти обусловлены состоянием и характером наших источников, как письменных, так и археологических. В них спрессована информация о разных периодах жизни империи, положение в которой с каждым десятилетием менялось. Инкской общественно-государственной системе нельзя отказать в динамичности: в свою эпоху застоя империя едва лишь успела вступить. Не следует забывать, что в сложившемся виде она просуществовала менее полувека и рухнула под объединенным воздействием внешней агрессии и причин внутреннего порядка. Период до воцарения Уайна Капака правомерно назвать героическим: империя вела напряженные войны, расширяла свою территорию, как границы, так и отношения внутри государства еще не установились. Поэтому и жертвы, которые в этих условиях было готово и могло приносить население, и вознаграждение, следовавшее после каждой очередной победы, оценивались иной, чем в мирные времена, исключительной меркой. Планомерное хозяйственное строительство развернулось в инкской империи лишь с 1490-х годов. Разгоревшееся после смерти Уайна Капака противоборство между сторонниками двух претендентов на престол - Уаскара и Атауальпы - внесло новый оттенок в социальные отношения. Если бы вслед за этим не явились испанцы, а индейцы Анд и дальше сохранили бы свою прежнюю имперскую государственность, она неизбежно стала бы иной, нежели в предшествующие между усобице годы. Жестокость и решительность, с какими сводились счеты в этой династической распре, превращение созданной для внешних завоеваний армии во внутренние войска скорее всего привели бы затем - особенно при сокращении государственного резерва продуктов жизнеобеспечения и нарастания экономических трудностей - и к более активному использованию силы при отчуждении продукта от его непосредственных производителей. Здесь могли бы оказаться подорванными идеологические основы империи, что привело бы ее к глубокому кризису.
В следующей главе мы рассмотрим некоторые из этих основ и познакомимся с рядом особенностей духовной культуры древних перуанцев.